Вот и сегодня Борис пришёл к отцу. Уже повидавшим порты Венеции, Коломбо и Комодоро Ривадавиа, и даже полюбившим вид парадной Невы с мостика сухогруза моряком. Поставив принесённые с собой цветы в красивую мраморную вазочку, он постоял минуты две и уселся на подгнивающую листву, прислонившись к памятнику спиной.
- Здравствуй, папа.
Борис говорил вполголоса, закрыв глаза. Ветер временами легонько трогал его за куртку, будто бы приветствуя, и этого было достаточно, чтобы вообразить, что отец слушает.
- Наверное, у нас обоих накопилось много новостей. Хотя... Может быть тебе нечего сказать, и всё что символизируют стоящие рядом ангелы и прекрасное распятие - это только то, что здесь кто-то лежит. В любом случае, я сам потом смогу увидеть. Когда лягу рядом.
Тишина. Ветер успокоился, деревья прекратили свой шёпот. Папа слушал.
- Я недавно совсем приплыл. Пройду курсы и поплыву дальше.
Ветер слегка погладил Бориса за руку.
- Куда? Думаю, нас отправят в Турцию. Я хочу пойти простым матросом.
Остывшие чёрные деревья цеплялись за небо голыми ветками. Последние листья нехотя отрывались и мягко падали на землю. Холодно не было. Было тихо и спокойно. Всё на свете здесь ждало только белое покрывало снега, чтобы, наконец, уснуть. Успокоиться.
- Мне нужен твой совет. - Снова заговорил Борис, открыв глаза и спрятав руки в карманы поглубже. - Есть одна женщина, её зовут Ольга. С виду она холодная и непроницаемая. Красивая, кстати. Не то чтобы самая красивая на свете, но мне очень нравится. Она не выглядит доброй, заботливой, но... Есть у неё одно качество. Она смотрит всегда прямо в глаза, почти ничего не говорит, но всё понимает. Оля всё всегда понимает. С ней не нужно долго говорить и что-то вечно объяснять: она просто посмотрит тебе в глаза, спокойно, и поступит как нужно. Мне кажется, я люблю её, папа. И она меня.
Но я моряк, я вечно где-то. Что ей останется? Только ждать. Разве сможет человек столько ждать? Я ведь не смогу поменять жизнь. И как тут жениться, какая тут семейная жизнь...
Кромешную тьму склепа начало рассеивать какое-то голубоватое сияние. Почувствовалось даже дыхание воздуха. «Опять...» - подумал Карл и даже вздохнул бы, было бы чем вздыхать.
К Карлу часто приходили воспоминания. Лучшие моменты жизни, лучшие люди из его жизни. Иногда приходила жена, иногда - сын. Сын приходил чаще других и его голос звучал так отчётливо и так близко, что это сводило Карла с ума, если так можно говорить про его случай. «Наверное, именно это не отпускает меня ТУДА. Я слишком много ещё оставил своего в жизни, слишком человеком остался и пока не пригоден к жизни ТАМ».
Голос Бориса и впрямь раздался посреди склепа. Свечение подошло прямо к Карлу, но переместиться, вырваться сквозь это свечение Карл не мог. Его могло что-то двигать, двигаться же по своему усмотрению он не мог. Голос сына становился всё громче и всё отчётливее. Сын просил совета.
- Не оставляй её! Ни в коем случае не оставляй её! Нет ничего кроме одиночества до, и не будет ничего кроме одиночества после! У тебя шанс быть богом, шанс не потратить время, связав миры! Не оставляй её, молю тебя, сынок! - Карл кричал бы, если бы имел голос, плакал бы, если бы мог плакать. Он не хотел сыну своей судьбы - Кем бы она ни была, сынок! Не оставляй своё!
Борис уже давно сидел молча. Размышлял.
- Пока, папа. До встречи. - Он встал, поправил цветы и пошёл. Угрюмый и пустой.
«Как бы знать, как поступить правильно?» - размышлял он про себя - «Надо, наверное, оставить Олюшку, и не мучить её моей нескладной жизнью. Надо ведь жить по уму, а разве со мной можно будет ей так жить? Чтобы разумно, да счастливо? Нет, со мной она никогда не станет счастливой».
В этот момент вдруг резко подул ветер. Резко и жёстко, словно пытаясь ударить в лицо, сбить с ног, разорвать в клочья всю одежду. Ветер был зол. Листья вокруг разлетались, сучья с треском обламывались и падали на кладбищенскую землю. Обрывок какой-то старой и мокрой газеты попал прямо в лицо Борису. Он взял обрывок в руки: «...Такого-то числа в ... ставят “Дидону и Энея”» - только и успел прочитать и, скомкав, бросил прочь.
Голубоватое сияние в склепе стало угасать, отдаляться. Пока, наконец, не оставило Карла в полной тишине и в привычном глубоком мраке. «Только не наделай глупостей, сынок! Если это был ты... Если это не земные переживания, что не дают мне упокоиться мирно. Не наделай глупостей...»
Тьма и тишина.
2.
Сегодня я поспал меньше трёх часов. Лёг как обычно поздно, а проснулся от странного шума, раздающегося с улицы. Топот сотен ног, какие-то крики, скандирование. Словно бы живое огромное, но неразумное чудище поселилось прямо за моим окном.