Мы пригубили, я запил пивом. Павел оставил тёмное нетронутым. Рядом шёл какой-то оживлённый спор, и мы оба невольно вслушались.
- Вот я тебе так скажу, - если она где-то напьётся так, что ничего не будет помнить, и где то потрахается, я бы простил... - Объяснял чернявый паренёк лет двадцати пяти с виду.
- Да в смысле? То есть если... - Пытался перебить его толстый парень в кожаной куртке, сидящий напротив.
- Да ты подожди, я говорю же! Если она где-то набухается, если... Да подожди... - Жестом остановил он толстячка - Если... То, во-первых, я об этом никогда не узнаю, и по ней этого не будет видно. Это вот если бы она влюбилась в другого, то я бы сразу увидел, а так, во-первых, я ничего не узнаю, а во-вторых...
- Да как ты ничего не узнал бы? Видно же было бы сразу! - Пузатый всё не унимался.
- Так я объясняю же! Не видно ничего если так! Вот если бы влюбилась в другого, то да, а так, вот я если бы напился, тоже потрахался бы где-нибудь, я бы проснулся и всё, обратно в жизнь, понимаешь! Это же не моя жизнь, я ведь не помню даже ничего! Это не считается! Вот я и говорю, если она где-то, то я бы даже простил, потому что, во-первых, я не узнаю, а во-вторых...
Толстяк его снова перебил. Видимо, никому в этом месте не было интересно, что там «во-вторых». Я перестал слушать и заметил, что Павел уже давно не слушает. Глядя прямо перед собой, он мрачно сказал: «Люди», и выпил залпом содержимое обоих стаканов, затем жестом показал бармену, что пора добавить.
- Вечно они ищут оправдание своей слабости. - Не оборачиваясь ко мне, продолжил он фразу.
- А ты не ищешь разве? - решил я поумничать.
- Нет. Я с ней живу.
Это было сказано глубоко и прочувствовано до последней капли. Я впервые видел человека, по-настоящему несущего за себя ответственность. Может быть это только мнимость, которую он создавал, но этого я знать не мог. У меня было только сильное впечатление. Павел начал говорить.
- Иисус говорил: «Богу - божье, Кесарю - кесарево». Так и нужно поступать. Сказали платить налоги - плати. Даже если бизнес твой от этих налогов развалится. Да даже если от этих налогов с голоду помрёшь. Вот если все так начнут поступать, то система со всех сторон прогибаться начнет. Ворующим нечего станет воровать, а голодных станет так много, что придётся менять общество. Никогда нельзя мириться с ложью и никогда нельзя идти на поводу. Также никогда нельзя лишать Бога божьего и Кесаря кесарева. Скажут идти в армию - иди без колебаний, скажут идти на войну - иди. Но никогда не отдавай своего сердца и не давай Кесарю больше положенного. Скажут: «брат твой - враг твой». Не верь! Разве ты убьёшь брата? Скажут: «Женись на этой, не женись на той» - не женись вовсе, любви не предавай.
- Разве возможно, чтобы люди так поступали? - вслух думал я.
- Нет, невозможно. Да и не нужно. Я вообще считаю, что самая первая вещь, которую мы должны принять и совершить - это правда. Везде и во всём. Если твоя жизнь такая, что тебе есть что скрывать, значит дрянь твоя жизнь. Открой всё, с этого и избавление начнётся. Если система, если общество не может вынести правды, значит общество - дерьмо и живёт неправильно. Правда нужна везде и во всём. Абсолютная, пусть даже она поначалу принесёт много боли.
Мы некоторое время молчали. Конечно, я всё это уже где-то слышал, но в исполнении Павла мысли казались глубже и ближе, они дёргали за что-то живое внутри. За стенами паба творилось невообразимое: топот сотен ботинок, полицейские сирены, крики, звон разбивающегося стекла. А у нас тут было тихо и тепло, у нас тут было время, время размышлять, принимать решения, время слушать друг друга. Мы стояли достаточно далеко от чего-то огромного, творящегося сейчас в мире, достаточно далеко, чтобы хорошенько разглядеть это что-то.
Я вспомнил о происходившем на площади и решил ещё немного разузнать про это дело.
- Ты начал рассказывать про какие-то космические корабли американские. Нельзя немного подробнее?
- Подробнее? - Павел ухмыльнулся - Я ведь тебя позвал, чтобы не говорить об этом. Кстати, как тебя зовут?
- Игорь. - Не задумываясь, соврал я. Ведь зачем ему знать моё настоящее имя?