Поднимаясь по старой лестнице, опираясь на стены с почти обвалившейся штукатуркой, я заметил странный импровизированный алтарь на подоконнике второго этажа. За стеклом между рамами стояла иконка Божьей Матери, на подоконнике стояли с обеих сторон две красивые зелёные бутылки непонятно из-под чего, стоял подсвечник, рядом коробок спичек и пара гвоздик. «Уж не секта ли это какая-нибудь?» - прокралось сомнение в голову.
На четвёртом этаже мы остановились, Павел отвёл нас с Диди чуть в сторону и позвонил. Дверь открыл мужчина среднего роста в спортивных штанах и майке, растянутой и болтающейся как парус на его сухом и крепком теле. Лоб мужчины был вспотевшим, лицо слегка красноватым. Два чёрных уголька глаз смотрели пристально и сурово.
- Здравствуй, сын. - Наконец, устало и со вздохом выдал этот мужчина.
- Здравствуй. - Они пожали руки и обнялись. Павел был очень напряжён.
- А она что здесь делает?! - вдруг повысил голос отец, увидев Диди.
- Она со мной. Нам нужно поговорить. - Твёрдость в голосе явно давалась Павлу с трудом.
- Какого чёрта ты притащил её сюда?! И слышать ничего не хочу! - Взгляд отца переполнился бесконтрольным гневом. Я бы даже сказал, ненавистью. К обоим.
- Подожди...
- Нет! Нет, нет и нет! Проваливайте! Или заходишь один или вообще не заходишь! Ты разве не понимаешь, что происходит?
- Это ты не понимаешь, не можешь смириться, что это именно моё решение и только моя ответственность. Мы поговорим сейчас, хочешь ты этого, или нет!
В этот момент Диди расплакалась и побежала к выходу. Паша тут же догнал её и крепко обнял.
- Подожди, я прошу тебя, подожди.
- Зачем мне всё это?! - зарёванная девочка крепко прижалась к нему и, всхлипывая, пыталась говорить - Опять. Всё повторяется, только делается хуже! Я устала! Понимаешь! Сколько можно, сколько ещё всё это будет продолжаться?
- Мы приняли решение. Нельзя отступать. Мы идём сейчас и точка.
Павел взял Диди за руку и повёл обратно на этаж. Тем временем, отец смотрел на всё это, и лицо его выражало тысячу эмоций. Боль, борьбу, печаль, гнев - чего только не было в нём! Вдруг дверь открылась шире и на пороге появилась женщина, лет сорока - сорока пяти с виду, очень ухоженная и красивая, черноволосая и страшно бледная.
- Пусть войдут. - Устало сказала она отцу и отстранилась, пропуская парочку внутрь. - Заходите, не беспокойтесь.
- А это кто? - спросил отец Пашу, глядя на него ненавидящими глазами и показывая пальцем на меня.
- Это? - он оглянулся - Это друг. Пусть посидит на кухне, пока мы разговариваем.
Мне показали, как пройти на кухню, и вся компания скрылась в комнате слева от входа, закрыв за собой дверь. Квартира была очень уютная и достаточно большая. Кое-где виднелись даже претензии на роскошь. Комнат было четыре, но по шуму из-за закрытой старой деревянной двери, не вписывающейся в общий интерьер, я понял, что одна из комнат сдаётся. Очевидно, квартира старая, но очень ухоженная: старая советская мебель, содержащаяся в идеальном порядке, свежие обои тёплых тонов, кое-где даже восстановленная лепнина - остаток может быть даже дореволюционного шика.
Через минуту на кухню зашла та женщина, по всей видимости, мать Павла. Она предложила мне выпить чаю и пару минут просидела за столом с грустным, я бы даже сказал убитым видом, после чего снова ушла.
Из комнаты послышался громкий голос Диди.
- Да как вы можете обвинять мою мать в чём-то подобном! Я не понимаю, откуда у вас всех берутся эти мысли! Ведь и Паша поначалу тоже часто говорил мне эти обидные вещи! Почему? Почему вы так смотрите на людей!
Я подошёл ближе и прислушался.
- Как бы там ни было, пусть ты даже самый замечательный человек на всей Земле, мы не можем дать своего согласия. Поймите, это не только выбор отдельных людей...
- Это именно выбор отдельных людей. Не нам решать, когда и как это начнётся, но нам решать, что делать с тем, что нам дано. - Заявил уверенный голос Павла.
- И ты всё решил, хочешь сказать? - спросил расстроенный голос матери.
- Именно так. Я люблю эту женщину и знаю, о чём говорю. Этого не изменить.
- Мы не можем больше противиться, убеждать тебя, ты ослеплён и глух к нашим словам, - начал отец, - но поддержки нашей ты лишился. Ты можешь поступать так, как считаешь, ты мужчина, но благословлять это дело, - в голосе послышались отчётливые нотки презрения, - я не собираюсь. Мы не собираемся. Мы с мамой едины в своих убеждениях.
Разговор снова стал тише, и я не мог уже разобрать, о чём говорилось. Спустя пару минут они вышли. Павел жестом показал мне на выход. Заплаканная Дидиан держала его за локоть и слегка пошатывалась. Я вышел первым. Затем Диди. Павел постоял секунду и протянул руку отцу. Отец остался стоять как вкопанный и своей руки не дал.