Борис и Ольга, к сожалению, за это время никуда не делись. Прервав их перешёптывания, я вошёл и снова упал на кровать.
- Как ты? - Выражение лица Бориса было одновременно заинтересованным, сочувствующим и слегка лукавым.
- Не знаю пока что. Чем кончилась история с Максимом?
- Да как тебе сказать... Родственников у него нет. Полиция начала разбирательства и похоже, что тамошнюю лавочку прикроют. Что к лучшему, конечно. В среду похороны Максима будут, приходи тоже, если хочешь.
- Постараюсь. - В голове нехотя выстраивалась цепочка воспоминаний о вчерашнем дне. - А что там за сборище полицейских было вчера на площади?
- О, так ты не в курсе? - Боря аж привстал, - Тут целая революция началась! По всей стране восстания! Полиция перестаёт справляться, поэтому действует всё жестче и жёстче.
- Революция? О чём ты? Почему? - Кажется, мой понятный и удобный мир окончательно разваливался.
- Союз Государств избирает Председателя Совета.
- И что это за Председатель? В чём смысл?
- Вчера по всем каналам сообщили. У Союза государств, созданного по их словам в целях обеспечения нашей безопасности и нашего благоденствия, организован Совет и уже заявлена дата выборов Председателя Совета. Это почти как Президент, только у всех стран-участниц вместе.
- С ума сойти... Так мы что же, теперь всем миром зажили в Стране Советов?
- Я бы не иронизировал на этот счёт. Сам понимаешь, по какому принципу будут проходить эти выборы, как и любые другие. И, скорее всего, нас выборы не коснутся. Только их последствия.
- А революция здесь причём?
- Всё просто. После выступлений некоего Юры Иванова и ему подобных по всей стране пошёл крик, что это последние времена и что пришёл Антихрист. Это на фоне американского запуска космических кораблей, которые прозвали «ковчегами»! Представляешь, что сейчас в мире творится вообще?!
- Твою. Мать.
Антихрист? Да что бы было, приди он в самом деле в какой-нибудь монастырь, хоть буддийский, например? Да что же не так с человеком, что он сам себе создаёт проблему...
Настоящий, ненастоящий - это настолько мелочь, ведь необязательно быть сыном сатаны, если умеешь угадать момент. Может быть от усталости, или от того, что мозг ещё не окончательно проветрился, я оказался в странном состоянии: мысли, отпущенные на волю «попастись», собрали вдруг из пазла событий и картин что-то целое, но сил не хватало как следует разглядеть это целое. Я отчётливо видел людей в ветхой одежде со светлыми лицами, несущих Слово, записанное в Книгу. Слово о спасении. И видел других людей, не менее благообразно выглядящих, которые несли слово о пути к спасению.
Народ встретил первых и обрадовался, но ему было мало. Тогда народ встретил вторых и прославил их. И теперь, как всеразрушающий вирус, как заразная психическая болезнь слова вторых следуют за Словом первых, где бы оно ни распространялось. Нет, мы сами создали себе эти «последние времена», и, уверен, что праведники, про которых написано, уже пожали плечами и ушли в свои пустыни заниматься своими делами, подальше от нас и нашего безумия. Страх и боль, гнев и гордость вынудили их принимать решения, и теперь, мы все вместе выберем Антихриста, потому что те, кто кричат о нём на площадях, делают к его приходу не меньше, чем просвещённые гуманисты, сидящие в советниках и совещающихся. Как неприятно всё-таки встретить чёрта в зеркале!
- Ты пришёл просто так или по делу?
- Отойдём. - Боря хитро улыбнулся и первым вышел из комнаты. Взгляд и улыбка Оли, которыми она проводила меня из комнаты, тоже были лукавыми.
- Так в чём дело? - Я одёрнул Борю за плечо, когда мы оба вышли.
- Послушай... - Он немного замялся.
- Да говори прямо!
- Прямо так прямо. Можно мы у тебя с Олей побудем часа четыре? - взгляд Бориса был одновременно наполнен предвкушением, наглостью и смущением.
- Ясно. А мне, значит, уйти? - я не смог сдержать улыбки.
- Ну... Ты же понимаешь?
- Ага. Ладно, не волнуйся. Пойду, прогуляюсь, посмотрю, что там снаружи происходит. Веселитесь.
Борис молча пожал мне руку и вошёл в комнату. Если бы это был мой дом, то согласия на свои игры любовники никогда бы не получили, даже будь они самыми близкими моими друзьями. Но съёмное жильё, тем более носящее статус гостиницы, уже почти любимая кровать, в которой до меня могли побывать сотни людей, прикосновения которых не смыть, посуда, которой касались сотни губ и пальцев - всё это, постепенно становящееся привычным, где-то в глубине живой души внушало только отвращение. Я уступал свою кровать, как уступают глупцы свою девушку другу для похода в кино - на день, не задумываясь, надеясь на благоразумие друга и на то, что ничего от этого уже не поменяется.