Хотя, может быть, я и привираю. Скорее всего, это чувство тоски по, кажется, навсегда утраченному уюту, дому, своему личному уголку заставляет так трепетно относиться ко всему, что как-то с ним ассоциируется. Нет, если бы у меня был свой дом, я бы не так дорожил им, как теперь, когда утратил его, не так бы думал и не так рассуждал. И товарищу бы, наверное, уступил. Потому что людей нужно любить и способствовать их счастью. Что же касается своего счастья, то я никогда не искал его. Пусть это часто приводило к одиночеству, к скуке, к «серым дням», но, по крайней мере, не приводило к бессмысленной трате времени. Потому что счастье невозможно заслужить, можно только постараться не пропустить его стук в дверь. Счастье - процесс, оно следует за идущим, и нужно быть спокойным и наблюдать себя и мир, делая своё дело, чтобы заметить его присутствие. Пусть сегодня во всей полноте оно снова посетило не меня, но ведь помогая двоим побыть вместе, хотя бы и таким пустяком, я тоже разделяю с ними эту радость.
Эти мысли в голове, хотя и немного приятные, всё же казались очень увесистыми и продавливали картон ослабевшего после всех недавних событий ума. Постепенно в голове воцарилась тишина, и ничего не осталось, кроме звука собственных шагов, шума машин, дыхания и звона миллионов маленьких капелек, сыплющихся с усталого осенне-зимнего неба. Природа словно потеряла календарь и даже теперь, когда давно уже пора лежать снегу, угощала нас дождём.
На площади было неожиданно спокойно. Словно не было ни митингов, ни демонстраций, ни маленьких революций, ни целых туч из полицейских шапок и дубинок, ещё вчера опустившихся тяжкой карой на улицы города. Люди спешили на работу и с работы, на свидания и деловые встречи, домой и из дому; сотни машин заглушали их шаги, превращая всю звуковую картину в привычное и единое одноцветное месиво: город снова зажил своей обычной жизнью. Может быть, это было и затишье перед бурей, но сейчас не хотелось об этом думать.
Как-то само собой получилось, что я дошёл до дома, где снимал жильё Павел, и проходить мимо не хотелось. Когда оставалось каких-то пару шагов до ворот его двора, вставленная в них маленькая железная дверца открылась и на улицу вышла Диди.
- Привет! - Я почему-то обрадовался, увидев её, и непроизвольно разулыбался.
- Здравствуй. - Диди выглядела мрачной и очень усталой. - Мне нужно спешить, извини.
- Хорошо. Но, подожди секунду, скажи, - Паша сейчас дома?
- Да. Он у себя.
- Ладно, пока.
И Диди, не оглядываясь, ушла быстрым шагом, звонко цокая тоненькими каблуками. «У себя» - это выражение чем-то задевало. Не «дома», не «у нас», а именно «у себя».
Спустя минуту я уже смотрел на улицу из окна их комнаты. Павел лежал на краю кровати и сосредоточенно разглядывал стоящие рядом тапки. Вид его был очень усталый и спокойный, я бы даже сказал, - опустошённый. Это был покой скорее мёртвого человека, чем живого.
- Я встретил Дидиан у ворот.
Ни поза Павла, ни его выражение лица не поменялись.
- Да, она только что ушла.
- Что между вами опять стряслось? - Я отошёл от окна и подсел к Павлу на кровать.
- То, что должно было. - Он поднялся и сел, сложив руки на колени. Некоторое время мы молчали.
- Ну, так и?
- Она снова заговорила о том, что всё неправильно, что всё не должно быть так и снова произнесла эту дурацкую фразу: «Наверное, Вселенная против». А я не стал в этот раз перечить, противиться, отговаривать, пытаться заставить её бросить эти мысли. Я только сказал, что она имеет право знать правду о некоторых событиях в моей жизни, и хотя это был худший момент для правды в плане сохранения отношений, я почему-то подумал, что для правды нет плохого или хорошего момента.
- А что это за правда? - Я внимательно посмотрел на Павла, пытаясь понять его, пытаясь понять, что случилось.
- Вот ты часто хвалил меня и даже ставил в пример, а ведь я иногда ужасно поступаю с людьми. Когда мы с Диди разошлись во второй раз, я через время начал испытывать ужасную животную нехватку женщины. И встретил одну даму, которая хвалила меня, буквально восхищалась. Это было приятно, это льстило. Мы поехали с ней на дачу, сходили на пляж, и когда уже подошло время возвращаться, когда оставалось каких-то двадцать минут до последнего поезда, я заявил, что провожу её до станции, а сам пойду обратно. И она решила тоже не уезжать. Разумеется, мы выпили, разумеется, дошли и до пошлостей и, в конце концов, оказались в одной постели. И знаешь, что? Я не справился. Я всегда был хорош в этом деле, но не в тот раз. Потому что всё в той девушке было по-другому, всё не так, как я люблю, как привык. Конечно, её обидело моё поведение, но сказать ей, почему всё вышло именно так, означало бы ещё больше её обидеть.