Дети ему подают, приносят и чернильницу, и Эоган пишет быстренько письмо, дует на него, складывает в три раза, суёт в карман, и натягивает на себя пальтишко, а вид у его пальтишка неприглядный. Пальтишко это старше Эогана по виду раз в пять, и прорвалось в иных местах, а где не прорвалось, там пообтёрлось. И не сказать, чтоб штаны на Эогане выглядели лучше. Учитель же одевается нарядно, всё на нём с иголочки и пошито как нельзя лучше, и вот они вдвоём отправляются в путь и в тот же день вечером стучатся у ворот резиденции епископа.
- Вот что, брат, - говорит Эоган. - Из нас двоих пристойно одет только один, и скажем прямо - это не я. Так ты зайди, передай письмо и скажешь мне после ответ, а я лучше у ворот обожду, а то, не дай Бог, увидит кто-нибудь.
Учитель, посмеиваясь, соглашается, что Эогану в имеющемся виде ломиться к епископу не с руки, и уходит с письмом, а Эоган остаётся ждать у ворот.
Как епископ прочитал это письмо, он аж с кресла вскочил и говорит:
- Кто это писал?!
- Да не знаю, там какой-то, - машет рукой учитель. - Сено косил у фермера одного.
- Какое сено?! - говорит тут епископ. - Это письмо мог написать только лишь один человек, и имя его - Эоган О'Салливан, и я с ним вместе учился в одной школе. Где он?
- Там, снаружи, за воротами, - говорит учитель. - Он внутрь не пойдёт.
Тут епископ подхватился - и бегом за ворота! Увидел Эогана, за руки взял, обнял, к себе пригласил, и тут же пять фунтов ему дал, чтобы Эоган купил себе приличную одежду.
* * *
Двухтысячный английский отряд генерал-майора Уильяма Хоу выбивал американцев под предводительством полковника Прескотта с высоты Банкер-Хилл. Это только так говорилось, что отряд был английский. На деле он был не более английский, чем состав посетителей паба Молли Мак Ги в Трали в День святого Патрика. Вот это и делало схватку по-настоящему жаркой.
Эоган, растянувшись невдалеке на траве, мечтал о милой Ирландии. Рядом шёл бой, и уже с добрый час, и многие уже отползали оттуда со стоном. Эоган обрывал ромашку и думал: пойти - не пойти. "Пойду, - решил он вдруг и вскочил на ноги. - В конце концов, там ведь Ларри О'Ше, а мне так давно хотелось дать ему в рожу!.." За день до того его приятелю Маллигану повезло: он разыскал в рядах противника одного парня из Килларни, который пару лет назад отбил у него девушку, и как следует тому навалял. Эогану не давали покоя лавры Маллигана, тем более что он твёрдо знал, что О'Ше, за которым был должок, завербовался во Франции и теперь капралом в отряде полковника Прескотта. О'Ше в своё время подлил ему в качестве шутки в пиво что-то такое, что Эоган после той шутки с неделю не знал, жив он или мёртв.
В тот самый миг, когда Эоган, опираясь на ружьё, поднялся на гребень холма с вялым намерением вступить в бой, на помощь отряду генерал-майора Уильяма Хоу, в котором числился Эоган, подошёл другой отряд английского экспедиционного корпуса, в котором, к великой радости Эогана, обнаружился Барни О'Келли, который трижды заслуживал хорошей трёпки за свой мухлёж в картах. Перед лицом Барни О'Келли такая мелочь, как О'Ше, сразу отошла на второй план. Вот когда Эоган с охотой засучил рукава! Дым стоял такой, что красные английские мундиры на обоих никому в глаза не бросались. И если Эоган когда-нибудь по-настоящему, без дураков, начистил кому-нибудь рыло, так это было именно тогда. В истории этот эпизод почему-то считается эпизодом из борьбы Соединённых Штатов за независимость.
В битве за Банкер-Хилл с английской стороны погибло 1200 человек, и 800 - с американской.
* * *
- Далось тебе это ружьё! Какого дьявола ты его полируешь с таким усердием? - презрительно спросил Падди Маллиган, стоя обеими ногами на вновь отбитой высоте Банкер-Хилл, сплёвывая сквозь зубы табачную жвачку и вглядываясь сквозь дым туда, куда только что откатился их стараниями отряд полковника Прескотта. - Струхнул, что ли, перед капралом?
- Нет, - задумчиво отвечал Эоган, не прекращая своего занятия и любуясь тем, как шомпол мерно движется туда-сюда в стволе ружья. - Просто это каким-то образом напоминает мне о мирной жизни.
- Ну и пошляк же ты, Эоган, - с уважением сказал Маллиган.
* * *
Как-то Эогана призывает капитан Бредли и говорит ему:
- Рядовой Салливан! - говорит он. - Тебе поручается почётное задание. Сейчас ты проползёшь вон тем окопом вон до того холма и воткнёшь на его вершине наше знамя.
- Вон тем окопом? - переспрашивает Эоган. - Вон под тем обстрелом? И что я должен туда воткнуть, вы говорите?
- Не валяй дурака, Салливан! - говорит капитан Бредли. - Наше боевое знамя - вот что ты воткнёшь туда, живой или мёртвый.
- Да ведь это позиции противника! - уточняет Эоган.
- Вот именно, - багровеет капитан, раздражаясь непонятливостью Эогана. - И поэтому ты воткнёшь туда наше знамя. Для поднятия боевого духа нашей армии. Налево кругом!
Ровно полдня Эоган отсутствовал, вернулся запылённый и без знамени и лёг спать в сарае, где расквартирован был его батальон. Через пять минут над ним стоял капитан Бредли и шевелил его носком сапога:
- Салливан, встать! По форме доложить!
- Я достиг позиций противника и произвёл рекогносцировку, сэр, - сонно пробормотал Эоган, отмахиваясь. - Я обнаружил, что у противника на позициях есть некоторое количество хорошеньких маркитанток.
- Что-о? - задохнулся капитан Бредли, но затыкать рот Эогану было поздно: вокруг уже собралась тесная толпа слушателей.
- И я, согласно приказу, незамедлительно что-то куда-то воткнул. Затрудняюсь сказать, можно ли назвать это нашим знаменем, сэр. Но допускаю, что в определённом смысле да.
И не успел Бредли отправить Эогана на гауптвахту под гогот всех присутствующих, как его решение было отменено вышестоящим командованием в лице подошедшего полковника Сопли.
- Бредли, - процедил полковник. - Этот малый выполнил свою задачу. Вы что, не видите, что он поднял боевой дух нашей армии?
Бредли огляделся. Отовсюду неслось: "Кто-кто, Рыжий Эоган из Керри!.. На глазах у противника... да прямо у них под носом... не сходя с места... Да, а ты что думал?.. И не одну, а всех!.. Нет, ребята, мы ещё повоюем!"
* * *
Эоган лежал ночью на нарах в приступе отчаянного патриотизма и думал: "Будь у меня между ушами мозги, я бы давно дезертировал. Добрался бы как-нибудь до Слиав Луахра, и день был бы без дождя, и я зашёл бы в таверну у Лох-Килле. И там мне попалась бы сразу при входе девушка с волосами цвета мёда и глазами, как тёмный янтарь, и я наплёл бы ей с три короба историй о неодолимой силе любви. Я рассказал бы ей историю любви Грайне к Диармайду и историю любви Дейрдре к Найси, которых никогда не было на свете, и всё же для всякой девушки они куда реальнее, чем, к примеру, Эоган О'Салливан. Но так или иначе, я как-нибудь убедил бы её, что я лишь немногим хуже Диармайда и Найси, и тут мы уединились бы в уголке. А к вечеру народ собрался бы со всей округи послушать мои армейские байки, мне бы поднесли кружку, потом другую, ближе к ночи как пить дать ввалились бы какие-нибудь парни из Килларни, которые не прочь почесать кулаки, и пошла бы драка на совесть. Мне подбили бы глаз..."
На этом месте он протянул руку к нарам Маллигана. "Эй, Падди, сделай милость, подбей мне глаз. У меня поэтического воображения не хватает", - попросил Эоган, но рука его повисла в темноте. С тех пор, как Падди Маллигана разорвало ядром в двух шагах от их окопа, идеи, возникавшие у Эогана, не находили больше отклика на соседних нарах. Эогану следовало бы помнить о том, куда делся Падди, но он как-то умудрялся забывать об этом к ночи, что, наверное, не слишком льстило Маллигану. "Уж если кто помер, - рассуждал, видимо, Падди, - так ты и относись к тому как к покойнику". Тогда Падди с зелёным лицом стал появляться иногда у походной постели Эогана и играть на скрипочке, хотя при жизни играть на скрипке не умел. Эоган умолял его убраться подальше, но снаружи за окном шумели сосны Нового Света, этот шум превращался в игру Маллигана на скрипке, Падди вырисовывался в темноте, вытягивал откуда-то из уха смычок и начинал мерно покачиваться взад-вперёд, и с этим ничего нельзя было поделать. Тогда Эоган стал изображать, что на него нападает при виде Маллигана жуткая трясучка; тот удовлетворился этим и отстал от него.