- Ну так бери себе, - спокойно сказал Энгельс, хорошо скрывая волнение. - А я возьму твоего.
- Не шутите? - робко спросил парень, любовно поглаживая рыжеватые подпалины на черной морде жеребца.
Энгельсу стало смешно: он понял, они оба хотели поменяться лошадьми и оба опасались, что другой на это не согласится.
- Бери, бери. Только седло мое оставь... Имя у твоей кобылы есть?
- Зачем? Это у собаки имя должно быть.
- Эх ты! И лошади обязательно нужно имя. Она потому тебя и носила плохо, что в обиде была. Как же ты с ней разговаривал?
- А о чем мне с ней говорить? - пожал плечами парень.
- Как это о чем? Да обо всем! Даже о революции. Моего жеребца звать Гарц. Запомни. И говори с ним возможно чаще. Он это любит. А уж я твоей сам придумаю имя.
Они переседлали лошадей, попрощались и разъехались.
Лошадь нарочного, как Энгельс и надеялся, оказалась очень хороша. Она, как видно, в самом деле не любила своего прежнего хозяина за некоторое занудство характера. А к новому хозяину сразу прониклась уважением и доверием, тем более что он был - она почувствовала это сразу не только добрым и веселым человеком, но и отличным наездником. Она то и дело косила на него своим ласковым фиолетовым глазом.
- Как же мне тебя назвать? - вслух говорил Энгельс, поглаживая лошадь по крутой шее. - Как же назвать?
Выехав на дорогу, Энгельс все чаще и чаще стал нагонять солдат и офицеров, отставших от своих частей. Брели и в одиночку, и группами. Были и на повозках, и в седлах. Несмотря на всю пестроту этого потока, в нем ощущалось некое единство - все торопились в Кандель и далее - к Книлингенскому мосту.
Было удивительно, почему бездействуют пруссаки. Ведь от крепости Ландау до Импфлингена, оставшегося сейчас справа, всего час пути. Они могли ударить из крепости на Импфлинген, занять его и таким образом отрезать всех отступающих.
Но еще больше Энгельс удивился, прибыв к вечеру в Кандель: там он снова застал не только все отступающее войско, но и правительство, и генеральный штаб, и толпы каких-то важных бездельников, сновавших туда и сюда. Из крепости Гермерсгейм до Вёрта, находящегося прямо перед Книлингенским мостом, противник мог дойти за четыре-пять часов и отрезать уже не только отставших, но и всю армию, и правительство во главе с их доблестными вождями.
- Наши вожди с ума спятили? - Это были первые слова, сказанные Энгельсом Виллиху, как только он разыскал его в Канделе.
- Очень похоже на то, - мрачно ответил Виллих. - Очень.
Они хотели о многом поговорить, но тут явился посыльный от Шнайде: главнокомандующий приказывал Виллиху немедленно явиться к нему.
- Пойдем вместе, - сказал Виллих.
Посыльный привел их в один из лучших особняков города.
Дежурный офицер тотчас пошел доложить о явившихся главнокомандующему и через три минуты пригласил их пройти в кабинет.
Шнайде лежал на широком кожаном диване, укрытый пледом, с подушкой в головах.
- Извините, господа, я занемог, - слабым голосом проговорил он. Садитесь.
"Вот они, шестидесятилетние воители, - подумал Энгельс. - Три-четыре перехода - и уже просят подушку. А ведь он еще не принял ни одного сражения".
- Господин Виллих, вся надежда на вас, на ваш отряд. Завтра утром, когда мы предпримем марш к Книлингенскому мосту, а затем начнем переправляться через Рейн, вы должны будете прикрывать нас.
"Он еще хорохорится, - усмехнулся Энгельс, услышав слово "марш". - Уж сказал бы прямо: когда мы завтра рванем к мосту..."
- Нам это дело знакомо, - сдержанно сказал Виллих. - Надеюсь, вам известно, кто сегодня сдерживал пруссаков у деревни Ринталь?
- Да, да, конечно, мне доложили. Я приношу вам благодарность. Кажется, отряд понес тяжелые потери? - В голосе Шнайде послышалась тревога.
- Полтора десятка раненых.
- Значит, отряд вполне боеспособен? А как у вас с оружием, с боеприпасами?
- Хорошо бы получить хоть полсотни ружей.
Шнайде заерзал на диване:
- Но где же их теперь взять? Каждое ружье на счету. Все понимают, что там, на правом берегу Рейна, когда мы соединимся с баденцами, нас ждут великие бои. Где ваш отряд находится сейчас?
- Мы расквартировались в деревне Вёрт, за Канделем.
- Это хорошо. Пусть ваши солдаты как следует отдохнут. Здесь, в этой толчее и тесноте, не отдохнешь, не выспишься.
- А вам известно, что Мерославский прислал нам подкрепление?
- Вот как! - Шнайде оживился. - Нет, мне не докладывали. И большое?
- Всего две роты.
- И за это спасибо. Правда?
- Правда, - сухо сказал Виллих. - Какие будут еще распоряжения? Где, по-вашему, нам лучше занять оборону?
- О, здесь я целиком полагаюсь на вас, на ваш опыт и знания! Даю вам полную свободу. Приказываю только одно: прикрыть наше отступление и переправу.
"С таким же успехом ты, старая обезьяна, мог бы предоставить нам полную свободу разбить пруссаков и взять Берлин", - хотелось сказать Энгельсу, но вместо этого он обернулся к Виллиху и показал на дверь:
- Пошли!
Шнайде, шокированный этим жестом, кажется, дернулся было выпалить что-то решительное, но, вовремя вспомнив всю безотрадность своего положения, сделал вид, будто не заметил дерзости молодого офицера, и проговорил торжественно и вместе с тем просительно:
- Господа! Помните, в ваших руках судьба всей армии и всей пфальцской революции. Пока мы действуем в точности как Кошут, но, если вы завтра не сдержите неприятеля, нас могут смять и сбросить в Рейн.
Офицеры встали. Виллих попрощался легким кивком головы, Энгельс не сделал даже этого, и они вышли.
С рассветом - это было уже 19 июня - отступающая армия двинулась к Рейну. Она шла через деревню Вёрт, где солдаты отряда Виллиха чуть свет принялись оборудовать оборонительные позиции. В одних рубахах, а то и голые по пояс, они делали флеши, прокладывали рвы, возводили насыпи. Виллих и Энгельс гнули спины вместе со всеми. Работенка была не из легких. Работали напряженно, почти молча. А мимо катилось пестрое, бесформенное войско - сотня за сотней, тысяча за тысячей. И работающие, и отступающие старались не смотреть друг на друга.
Когда проезжал сам главнокомандующий, он подозвал Виллиха и отдал устное распоряжение: если противник появится тотчас вслед за отступающими, то сражаться до последнего солдата, стараясь задержать его; если же он не появится сразу, то ждать час после того, как отступающие пройдут, тогда можно сняться с позиции; мост после себя следует развести.
...Позиции были уже готовы, отступающие прошли, миновал час, а противник и не думал показываться. Выждав еще полчаса, Виллих дал команду к отходу.
От Вёрта до Книлингенского моста каких-нибудь три километра. Виллих и Энгельс, ехавшие верхом, раньше других увидели мост. Армия уже прошла. Мост был свободен. Но на том берегу у самого моста суетились человек десять - двенадцать.
- Что они делают? - с тревожным недоумением спросил Виллих.
- Черт их знает! Может быть, готовятся взорвать?
И вдруг они поняли: разводят мост!
- Канальи! - прохрипел Виллих и хлестнул лошадь. Она рванулась, отбрасывая за собой комья земли.
Энгельс хлопнул по шее своего коня и дал поводья. Конь сразу пошел ходко и легко, настигая Виллиха. Шагов за восемьдесят до моста всадники поравнялись. Виллих был бледен и, казалось, ничего не видел вокруг, кроме кучки людей на том берегу. Бешенство прерывало дыхание и у Энгельса. "Сволочи! - крутилось у него в голове. - Перебрались за нашими спинами на тот берег, а нас оставляют на съедение пруссакам!"
Копыта обеих лошадей одновременно грохнули о доски моста, и в этот момент мост стал расходиться. Лошадь Виллиха испугалась дрогнувшей под ногами опоры и остановилась, затанцевала на месте. Виллих хлестал ее что есть мочи плетью, но она не шла вперед. Лошадь же Энгельса, допустив лишь мгновенный сбой в галопе, продолжала лететь вперед. Энгельс увидел, что между створами моста уже образовался зазор, но он не остановился, а, наоборот, лишь подбодрил лошадь шенкелями. Люди на том берегу видели и всадников на мосту, и, очевидно, уже весь отряд, приближающийся к реке. Там, должно быть, произошло замешательство, развод замедлился. Но все же крылья моста расходились.