Что-то еще присутствовало здесь, неуловимый дух чего-то, что я пока не мог опознать. Возможно, это чувство рождается в душе любого человека, большую часть жизни прожившего в городе, но не потерявшего душевную чувствительность или то, что я зову восприимчивостью к прекрасному. Я бродил среди зеленых галерей и не заметил, что совершенно сбился с дороги, потеряв направление, в котором пришел сюда. Воздух в лесу дурманил и расслаблял, и я утратил какое-либо чувство опасности.
Несколько раз я оборачивался, чувствуя чье-то незримое присутствие, но никого не замечал. Следы зайца давно потерялись, и я начисто позабыл о них. Я также потерял счет времени с тех пор, как оказался в лесу.
Мое внимание привлек подъем, забиравший высоко вверх, и я решил отправиться к нему, надеясь, что смогу подняться и увидеть, где нахожусь.
Подъем был достаточно пологим, поэтому я с легкостью забрался на него, хотя и потратил какое-то время. Деревья передо мной расступились, и я увидел, что поднимаюсь на высокий холм, на вершине которого стоит металлический треножник. Ободренный этой находкой, я почувствовал прилив сил и ускорил свой шаг.
В лучах заходящего солнца треножник блестел и переливался разными цветами. Вблизи он оказался высотой метра четыре, выгоревшего серого цвета вперемежку с многолетней ржавчиной. Подле его опор тут и там валялись стреляные автоматные гильзы, очень старые и также основательно проржавевшие. Оглядевшись по сторонам, я увидел окружающую местность как на ладони.
Моя прогулка в лесу завела меня достаточно далеко от направления, в котором я мог вернуться домой. Высота холма, стоящий на нем треножник и многочисленные гильзы привели меня к заключению, что я нахожусь в самой высокой точке определенного сектора – военные с Майского как раз могли водрузить такой треножник для соответствующего обозначения.
С холма открывался вид на море, оно покоилось на южном горизонте. Там же, в южном направлении, лес понемногу переходил в солончаки – далекие пески ярко белели на солнце. В каком направлении мой дом, я не знал и не очень заботился об этом. Стоя под треножником, я чувствовал, как различные думы довлеют надо мной. В воздухе струились невидимые токи неподвластных разрушению природных сил.
Здесь, в этой дикой обители, городской до мозга костей житель столкнулся бы с чем-то, что неизмеримо выше его суетного понимания бытия. Лишенный воображения современный человек, чей внутренний мир не ширится дальше его однокомнатной квартиры, работы, семьи, мелких дел, — не смог бы уловить флюиды пугающего и прекрасного – Нечто. Лишь тонко чувствующие, те, кого в прошлые времена звали подлинными поэтами, кому неведома узость взглядов и косность, — они могли бы почувствовать в эту минуту то, что чувствовал я. И я надеялся, что мои эмоции — не обман мечтателя, заблудившегося в облаках, но подлинное предзнаменование великих и загадочных чудес.
Я бросил последний взгляд на солнце, уже готовое окунуться в горизонт, и двинулся в северо-западном направлении, полагая, что этим путем выберусь из леса.
Деревья вновь обступили меня, и я, обескураженный, не знал, что предпринять дальше. Найди я хоть какую-нибудь тропу, появилась бы надежда выйти по ней к людям – даже если на это понадобится много времени.
Я петлял среди молчаливых сосен, пока на глаза мне вновь не попались заячьи следы. Можно было бы обвинить меня в глупости – я так легко заплутал в лесу, позволил себе заблудиться, — но меня нисколько это сейчас не заботило. Доверившись интуиции, я побрел по следу, не представляя, куда он приведет. Что-то направляло меня незримой рукой.
Лес менялся. Сначала я ощутил изменения внутренним чувством. Казалось, нарушился некий фон, во всем окружающем присутствовало теперь нечто неправильное и ускользающее от пристального внимания. Я не заметил сразу, как внутренне весь напрягся, а волосы на моих руках встали дыбом. Да, повсюду – в деревьях, земле и воздухе – сосредоточилось неимоверное напряжение. Казалось, в любую секунду тишина могла разорваться с оглушительным грохотом.