Федор Федорович умолк на мгновение, затем продолжил:
— Завтра я отнесу ее на берег моря, и рассвет заберет то, что хотел все эти годы.
Пораженный этой невероятной историей, я испросил разрешения у старика проводить в последний путь лесную дриаду, почтить ее память своей скорбью. Он думал было отказать мне в этой просьбе, но мой порыв был искренен, и Федор Федорович согласился.
Мы отправились к морю в три часа утра. Федор Федорович, как и вчера, нес дриаду, укутанную покрывалом, на руках. Мы с Андреем шли позади. Никому не хотелось ни о чем говорить.
Небо над морем медленно светлело, близился рассвет. Федор Федорович опустил дриаду на песок, мы сели и стали вслушиваться в морской прибой. Волны тихо шептались у берега. Пролетели, о чем-то споря, чайки. Я ощутил легкую тревогу и обернулся. Позади нас, среди невысокой степной травы, прижимаясь жалкими своими телесами, прятались дриады, пришедшие проводить подругу в последнюю дорогу. Час настал.
Забрезжил рассвет. Багровое солнце показалось на горизонте, окрасив его в легкий пурпур. Его игривые лучи пробежались щекоткой по моему лицу. Та, кого звали розовоперстой, явилась на встречу с человеком, чью любовь тщилась завоевать.
Федор Федорович встал, отряхнул песок со старых штанин и крикнул:
— Я исполнил!
Он вложил в этот возглас всю ненависть, всю боль, всё презрение, которое испытывал и выстрадал за долгие годы.
Я видел, как нечто в рассвете зашевелилось. Неизъяснимая рябь подернула потоки солнечных лучей, и над горизонтом, во всю его ширь, распростерлось нежное вечно юное тело страстной богини. Ее жадные руки протянулись над морской водой и объяли недвижную дриаду. Тело дриады хрустнуло, зашипело и в одно мгновение сгорело во внезапной вспышке пламени.
На лице Федора Федоровича читалась ярость.
— Убирайся же теперь! — кричал он горестно. — Убирайся!
Но боги могущественнее людей, а потому коварнее, и никогда не должно оказывать им доверия. Мы с Андреем только и могли видеть, как жаркие, похотливые руки рассветной богини заключают в пламенные объятия смертного человека. На наших глазах с его щек, лица, рук, всего тела, подвешенного в воздухе и поддерживаемого жарким пламенем божественной страсти, слетали частицы пепла. Воздух наполнил невероятный смрад, а мы продолжали смотреть, как вероломная и охочая до любви богиня сжигает заживо свою жертву, этого нового Кефала, пока от него не осталась лишь горсть пепла, и прибрежная волна торопливо и стыдливо унесла ее с собой, навсегда погребая прах смертного на дне старого моря.
Конец