Телеграмма адресовалась некоему Жоржу Готье и была отправлена 10 сентября — по договоренности, дата должна была второй цифрой содержать пятерку или ноль, что подтверждало бы ее подлинность.
Встреча произошла, как было предложено в телеграмме, в четыре часа пополудни в пустынном парке Штайнхёльцли на окраине Берна. Назвавшим пароль оказался скромного вида господин лет шестидесяти, сутулый, худой, с какой-то задумчивой журавлиной пластикой; из-под шляпы выбивались пучки покрашенных в пего-рыжий цвет волос; на руках, несмотря на сравнительно теплую погоду, — кожаные перчатки.
Хартман представился Йоганом, незнакомец — Акселем, и они медленно двинулись по узкой аллее в глубь парка.
Поболтав о пустяках — о погоде, ценах, транспорте, о том, когда наконец восстановят телефон, поврежденный грозой, они некоторое время шагали молча, словно уступая друг другу право перейти к делу. Хартман заговорил первым:
— Полагаю, мы можем опустить обстоятельства, предшествующие моему визиту в Берн. Думаю, они не составляют для вас тайны. — Брови Акселя неопределенно пошевелились, но он ничего не сказал, и Хартман продолжил: — Как вам, конечно, известно, я и мои друзья заинтересованы в том, чтобы наши отношения возобновились.
— А почему вы уехали из Берлина? — поинтересовался Аксель.
— Тому было несколько причин, но главная в том, что источник интересующей всех нас информации переместился в Швейцарию.
— Угу... — Аксель задумчиво опустил голову. — Вы же понимаете, Йоган, для того, чтобы наши отношения, как вы сказали, возобновились — а перерыв был долгий, — необходимо предоставить подтверждение весомости информации, которой вы располагаете или же будете располагать в ближайшее время.
— Разумеется.
Без лишних прелюдий Хартман сообщил, что в течение месяца в рейхе будет осуществлен подрыв урановой установки, аналогичный тому, какой в начале марта был произведен на территории Белоруссии. На сей раз испытания пройдут в водной среде, вероятнее всего, в Северном море, возможно, в районе Рюгена. Ответственное лицо со стороны науки — Гейзенберг, со стороны СС — Кальтенбруннер.
Аксель выслушал его с непроницаемым видом. Он знал об этих намерениях немцев, хотя и не в таких подробностях; полученная информация укрепила в нем доверие к Хартману, но он не подал виду. Чтобы показать широту своих возможностей, Хартман намекнул на некоторую осведомленность в деликатной сфере, о которой и упоминать-то небезопасно, а именно — скрытное сотрудничество базельского, а по сути американского, Банка международных расчетов с Германией, в частности, легализация золота, доставляемого из рейха, перевод его в доллары, с которыми нацисты могли делать все, что им заблагорассудится, о чем ему поведал пьяный, болтливый, доверчивый Феликс Цауэр (пикантность ситуации состояла еще и в том, что участники июльской бреттон-вудской конференции приняли решение банк закрыть). А также пунктиром прошелся по концерну «Интернэшнл телефон энд телеграф», до сих пор не прервавшему сотрудничество с финансовыми структурами, контролируемыми СС, в правление которого по-прежнему входили Вальтер Шеллен-берг и бригадефюрер Курт фон Шрёдер. И не ошибся. Отставший на полшага Аксель с удивленным интересом посмотрел ему в затылок.
В итоге решили попробовать.
— Допустим, вы будете делать закладки в месте, которое мы с вами определим, — предложил Аксель.
— Нет, — покачал головой Хартман, — мы будем встречаться, причем только с вами. Я не являюсь вашим агентом. Более того, в ответ на нашу, скажем так, откровенность мы рассчитываем видеть соразмерную откровенность с вашей стороны. Важно найти взаимоприемлемый баланс.
— Вы меня неправильно поняли, — спохватился Аксель. — Я пытаюсь найти наилучший вариант нашего сотрудничества, не более того. Допустим, форма отношений, аналогичная той, что сложилась у вас с Жаном, вас устроит?
Он назвал своего берлинского агента Жаном, хотя так его звал только Хартман.
— Думаю, да. Такая форма отношений будет наилучшей. И вот еще что, возможно, мне понадобится защита. Могу я рассчитывать?
— Несомненно, — без раздумий ответил Аксель. Стал накрапывать дождь, и они направились к выходу из парка.
Хартман прервался на полуфразе, вздохнув, закрыл крышку рояля, поднялся и, подойдя к Пьетро Реци, положил ему руки на плечи.
— Вообще говоря, история человечества — удручающий урок. Хуже всего, что забываются простые человеческие ценности.
— Что случилось с твоим оптимизмом, Франс? — удивился Реци, похлопывая Хартмана по руке. — Ты стал поклонником Новалиса? «Тот будет величайшим волшебником, кто себя заколдует так, что и свои иллюзии примет за явления действительности».