Гесслиц не ответил.
— Откуда она взялась? — продолжил шуцман. — Нам бы света побольше. Темнота — глаз выколи. Думали, кто-то из «остов» сбежал. Вот Курт и пульнул наобум лазаря, — прибавил он, указывая на шарфю-рера. — А там эта баба.
От ошеломленного шарфюрера, обмякшего, точно марионетка, Гесслица отрывали четверо. Одновременно на улицу вывернул черный «Опель» с полицейской сиреной. Оттуда выскочили криповцы, вызванные сюда, чтобы оформить происшествие, и присединились к разнимающим. В конце концов крепкий удар прикладом винтовки сбил Гесслица с ног. Охранники хотели уже размять ноги, как вдруг один из криповцев закричал:
— Стойте! Это же Вилли Гесслиц! Криминальрат! Это наш! Вилли, ты спятил, что ли, Вилли? Что это с ним?
Спустя четверть часа, отдышавшись, Гесслиц, не проронив ни слова, прошел мимо шарфюрера, который, сидя на земле, корчился, пытаясь или проглотить, или выплюнуть засевшие в глотке собственные зубы. Своими огромными руками Гесслиц сграбастал легкое тело Норы и, грузно хромая, понес его домой.
— Даже протокол не составили, — развел руками инспектор.
— Как твоя рана?
— До свадьбы заживет.
— До свадьбы? У тебя будет свадьба?
— Когда-нибудь обязательно будет, — улыбнулся Чуешев. — Да это поговорка такая русская.
— Забавно. Англичане в таких случаях говорят: it will heal before you know it — заживет быстрее, чем заметишь. Слишком пресно, да?
«Дворники» размеренно сбивали тянущиеся по ветровому стеклу струйки дождя. В глухом переулке серую машину Хартмана не сразу заметишь. Чуешев разместился позади. Сидевший за рулем Хартман разговаривал с ним, глядя в зеркало заднего вида. В глазах у него от радости, что связь со своими наконец-то установлена, то и дело возникало почти нежное выражение.
— Я так понимаю, доверие Центра к моей персоне сильно подорвано?
Чуешев задумчиво потер подбородок и ответил:
— Очевидно, контакты с гестапо всегда вызывают сомнение. Это законная практика. А в твоей ситуации всё и того сложнее. Но в Центре работают умные люди. Они способны отличить белое от черного.
— Ты уже сообщил?
— Пока нет. Но скоро сообщу. Как бы там ни было, надо продумать всю схему взаимодействия. Ты подключил американцев?
— Готов подключить. Если я этого не сделаю, то они подключатся сами. И не факт, что к моему каналу. Тогда ход их переговоров мы контролировать не будем. А они неизбежны.
— Этот твой человек из УСС, он сразу проявил интерес?
— Сразу. — Хартман немного опустил стекло и стряхнул пепел с сигареты наружу. — Покажи мне разведчика, который не сделает стойку на запах урановой бомбы? Она воняет все сильнее. Сейчас это единственное предложение сатаны, от которого невозможно отказаться. Но, думаю, они будут проверять.
— Хорошо. Тут есть время сориентироваться. А шведы?
— Хотят получить джокер для послевоенной игры. Конечно, им придется делиться с союзниками, но делиться — не значит отдать. Меня, по правде сказать, больше волнует Гелариус. За ним кто-то стоит. Кто-то сильный. Вот он может сломать всю игру.
— Если уже не сломал.
— Нет, Гелариусу, политическому эмигранту, надо прийти с чем-то весомым. И пока он этого не получит, отношения с хозяином будут на «вы». Маловероятно, чтобы он выдал источник прежде, чем получит материал для торга. Кстати, первый отчет я должен предоставить ему через неделю.
— Иначе?
— Иначе он меня скомпрометирует. Что равносильно провалу. Так что ты очень вовремя.
— Гелариус скрывается от гестапо. Озирается, меняет квартиры. С ним двое. Видимо, абверовцы, невозвращенцы.
— Я знаю. Между прочим, англичане уже в теме. Виклунд проболтался. А может, решил набить себе
цену.
— Они уже подключились к переговорам?
— Практически да. В этой ситуации люди Даллеса были бы очень кстати. Англичанам придется делиться, а они этого не хотят.
— Интересно, интересно. — Чуешев восхищенно усмехнулся: — Проще говоря, ты — в эпицентре?
— Так получилось. — И зачем-то добавил: — Это медленная игра.
— А Шольц? Как быть с Шольцем?
— Шольц?.. М-да, это проблема.
Они замолчали, словно прислушиваясь к стуку капель по крыше автомобиля.
Чуешев не просто хотел доверять, он верил Хартману. Он осознавал всю хрупкость сложившейся комбинации, ее уязвимость и тот масштаб риска, которому подвергался Баварец. Вместе с тем уникальность позиции, в которой тот оказался, представляла исключительную ценность для советской разведки. И это не требовало лишних доказательств. А потому, помолчав, Чуешев уверенно резюмировал: