— Не мешайте. Уберите своих бульдогов — я их отлично вижу. Вы будете получать сведения в режиме, который мы с вами установим. Дальнейшее ни меня, ни вас не должно беспокоить.
— Тогда зачем вам это?
— У каждого свои тайны. Я же не спрашиваю, что вы делаете в Цюрихе, когда бомбы рвутся в Берлине?
— Хорошо, — подытожил Шольц. — Я доложу группенфюреру о нашей встрече.
— Пяти дней вам хватит?
— Пожалуй, да.
— Тогда так. Что у вас за газета? «Тагес Анцай-гер»? Отлично. В разделе объявлений разместите поздравление Герберту Аугу с пятидесятилетием. Запомните: Герберт Ауг. Это будет означать ваше согласие. Через два дня я найду вас здесь, в этом отеле. Скажем, так же за завтраком. Тогда и обсудим механизм нашего взаимодействия. Идет?
Шольц задумчиво вскинул брови, что могло означать согласие.
— И вот еще что, — как бы спохватился Хартман. — Большой интерес к переговорам проявляет некто Гелариус. Вам, конечно, известно это имя.
— Человек Канариса, — кивнул Шольц. — Абвер.
— Абвера нет, а Гелариус — вот он. После двадцатого июля он здесь, так сказать, в нелегальном статусе. Что не мешает ему преследовать меня. Его ресурс вызывает вопросы. Как и информированность. — Хартман глубоко затянулся. — Избавьте меня от его назойливого внимания. — Он протянул Шольцу карточку. — Вот его адрес. Небольшой дом в предместье. Заодно получите полоски на петлице. Все-таки государственный преступник. Да, и имейте в виду, он там не один. При нем пара головорезов.
Хартман хотел уже откланяться, но Шольц задержал его:
— Если не секрет, как вы узнали, что я в Цюрихе?
— Характерный изгиб позвоночника выдал вас, когда вы прятались за колонной в «Цюрих Вест». Для контрразведчика — это важный штрих.
Со стороны можно было подумать, что прощаются два добрых приятеля. Хартман легко сбежал по лестнице и скрылся за углом. Еще несколько минут парень в шляпе сидел в кресле. Потом бросил на стол мелочь и тоже спустился с террасы, однако пошел в противоположную сторону.
Шольц достал из кармана платок, вытер мокрый лоб, подозвал официанта и попросил принести еще одну чашку крепкого кофе.
Гестапо обладало одной общеизвестной чертой: ни при каких обстоятельствах они не бросали начатое на полпути и никогда ничего не забывали. Если кто-то попадал в оперативную разработку, его неустанно, методично разыскивали без скидок на давность времен. Фотографии Мод — и со светлыми волосами, и с темными — были вывешены во всех полицейских участках гау Большой Берлин, отчеты по ее розыску регулярно поступали в центральный аппарат. Мюллер любил повторять своим референтам: «Не забывайте, что в первую очередь мы бюрократическая контора и только потом — сыск».
Душа природного технократа тонко чувствовала важность отлаженного документооборота для достижения максимальной результативности. Сложная структура тайной полиции работала, как поршневой компрессор, при любых условиях.
Сотрудники гестапо «просеяли» около тридцати парикмахерских в Лихтенберге и примыкающих к нему районах, прежде чем вышли на модистку Гу-друн Цукенбауэр, подрабатывавшую созданием женских причесок на дому. Растрепанный пучок седых волос, выбивавшийся из-под натянутой на голову шелковой повязки, наводил на мысль, что фрау Цукенбауэр занимается не своим делом. Поначалу она энергично отрекалась от своего не совсем легального приработка: «С чего это вы взяли? Я шью перчатки, платья, жакеты! У меня бюро на Маркт-штрассе, можете проверить! А-а! Это, верно, толстая Эльза из первого подъезда? Ей завидно, что у меня ноги, как у Марики Рёкк, а у нее нос утюгом!» — как вдруг в дверь постучала очередная клиентка. Гудрун сникла и приготовилась быть арестованной, но вместо наручников ей предъявили фото Мод.
— Что? Это?.. Это Эрна, моя. моя клиентка.
— А фамилия?
— Фамилия? А зачем мне фамилия. Просто Эрна. Мы познакомились на улице.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Минуточку. — Гудрун порылась в блокноте. — А, вот, девятнадцатого сентября. В шесть вечера, если вам интересно. Она попросила перекрасить ее в блондинку. Не знаю, зачем: у нее красивые каштановые волосы. Я еще предложила ей подровнять кончики, но она отказалась. А что, она что-нибудь натворила?
— И куда она пошла потом?
— А кто ж ее знает? По своим, наверно, делам.
— Где она живет? Адрес?
— Не знаю. Чего не знаю, того не знаю. Мы не подруги, видите ли. У нас — интересы.
— Чем занимается?
— Не представляю себе. Может, в администрации где-нибудь? У нее хорошая речь. Мы с ней не особенно близки, знаете. Какие разговоры между женщинами? Шмотки, цены, мужчины. Сами понимаете.