— Но я... я не хочу, не желаю думать о политике! К черту ее! Особенно теперь.
— Нормальный человек и не должен думать о политике. Но война, дорогой мой. С войной хочешь не хочешь вынуждены считаться все. К тому же, кто, если не вы, Оскар, вот этими своими мозгами усердно вырисовываете контур новой, несоизмеримо более чудовищной катастрофы, о которой даже подумать страшно.
— Что вы такое говорите? Я решаю сугубо научные вопросы. Каждый из них способен стать ядром невероятного развития, не говоря уж о прикладных дисциплинах. Наука не отвечает за то, как конкретные люди распорядятся ее плодами. Она лишь расшифровывает тайны мироздания, прокладывает пути, в этом суть ее предназначения.
— Ах, вот как? Выходит, грязь не прилипнет к рукам, если надеть на них белые перчатки?
— Я не знаю. — Голова Блюма безвольно свесилась между плеч. — Осциллографом можно разбить лоб — так что теперь, не пользоваться осциллографом? Постоянная Планка связала энергию и импульс с частотой и пространственной частотой, что позволило науке перейти к квантовой механике. Квантовая механика занялась свойствами систем с электронно-ядерным строением — атомов, ионов, молекул, конденсированных сред. Большие перспективы для военных, как вы считаете? Так давайте убьем квантовую механику, чтобы никто ничего нигде не взорвал.
— То есть вы ни в чем не виноваты. — Сигарета выпала из руки Дальвига, он поднял ее, раздул огонь и сунул обратно в зубы. — Надо понимать, что, подобно планете во Вселенной, наука бесстрастно движется вперед по своим законам. Но вот политики видят в ней не планету, а океанский лайнер. И капитанский мостик занимает не Гейзенберг, а кто-то вроде Гитлера, Черчилля, Сталина. А Гейзенбергу — и вам вместе с ним — отводится место в машинном отделении. И пока вы там предаетесь научным озарениям, корабль идет к намеченной цели.
— Ах, бросьте, — слабо отмахнулся Блюм. — Послушать вас, так надо просто застыть, лишь бы этот ваш корабль не пошел куда не надо. Наивно.
Дальвиг взял со стола рюмку и, удерживая левой рукой трясущуюся кисть правой, быстро закинул коньяк в горло.
— Говорят, у фюрера такая же история, — усмехнулся он, заметив, что Блюм наблюдает за его рукой. — Последствия контузии. Слышали про блокбастеры? Английские авиабомбы высокой мощности. Нет? У нас их называют воздушными минами. Их сбрасывают с большой высоты, не менее двух километров, иначе взрывная волна заденет самолет. Я познакомился с этой штукой в феврале под Монте-Кассино, было такое старое аббатство неподалеку от Рима. Мне еще повезло, легко отделался. Мы закрепились на линии Густава, Десятая армия фон Фи-тингофа. Сперва союзники зачем-то разнесли блокбастерами аббатство. Наших там никого не было, только местные да десяток-другой монахов. За неполные сутки стены монастыря — толстые, метра три, не меньше — сровняли с горой. А потом они взялись за нас. Знаете, как это выглядит? — В его глазах появился возбужденный блеск. — Поначалу ты не видишь за облаками этих «Ланкастеров», «Митчеллов» — только ровный гул распирает мозги. А потом — звериный, бесконечно растущий вой летящих прямо на твою башку трехтонных стальных чушек. И ты съеживаешься невольно, как птенец, лишь бы сделаться меньше, ты начинаешь зарываться в землю, в камень, в собственные шмотки. Но всё напрасно. Эта сволочь заходит вглубь метра на четыре, а ударная волна сносит всё вокруг — на сотни.
Дальвиг повернулся спиной, достал из кармана баночку с нитроглицерином и незаметно сунул таблетку под язык. Выждал немного, пока утихнет боль в груди, и продолжил, стерев со лба пот:
— Взгляните на это всё со стороны, Оскар. Представьте — глухой удар. Такой, знаете, почти бесшумный, потому что слух больше не в состоянии воспринимать грохот, как будто взрыв происходит в голове. Сотрясается земля, воздух! К небу взмывает огромное, раскаленное облако. Во все стороны расползаются тонны пыли, смешанной с человеческой плотью. А теперь представьте, если сможете, десятки, нет, сотни блокбастеров, сбрасываемых из поднебесья. Один эшелон. Затем — другой. Потом — третий, пятый! Представили? А теперь соедините все это в одно и умножьте на десять.
Вдали послышались звуки сирен воздушной тревоги. Дальвиг задернул шторы.
— Поймите, Блюм, вот вы, талантливый физик, в настоящее время работаете исключительно для этой цели. Ваше коллективное изобретение будет в сотни, а может, и в тысячи раз разрушительнее. Одной урановой бомбы довольно, чтобы снести целый город. Кто сегодня остановится перед этим? Какой генерал откажется разрубить узел одним ударом? Нет, я не призываю вас бросить всё, ощутить себя убийцей, нет. То, что делаете вы, несомненно, делают и ваши коллеги по ту сторону фронта. Я не знаю, что получается у них. Я не знаю, что получается у вас. Но пока эта работа ведется в режиме гонки, в разных окопах, пока между противниками нет никакого контакта, до тех пор угроза применения уранового оружия будет только расти. Предотвратить это способна кооперация вне войны — пусть скрытая, незаметная, но добровольная кооперация честных ученых: немецких, американских, русских, японских — не важно. Пока бомболюк не раскрылся, можно бороться, Блюм. Нужно бороться.