Дабы сохранить самообладание и рассудок, профессор замкнулся на работе, сковав себя жестким, поминутным распорядком. Проснувшись утром, он досконально знал, как, когда и чем закончится день. На его довольно-таки безвольном лице с обвислыми усами и усталым взглядом сенбернара обозначилась загадочная решимость, как будто он концентрировал в себе волю для какого-то важного поступка. Он перебрался жить в свой кабинет, там же и спал на неудобном, скользком диване. С женой он буднично переговаривался через комнату: ему хотелось думать, что она его слышит и даже отзывается.
Штайнкоттен проснулся без четверти шесть, но встал только через пятнадцать минут по звонку будильника. У него было полчаса, чтобы привести себя в порядок: умыться, почистить зубы, побриться. Еще двадцать минут он обжаривал гренки, резал консервированную ветчину и варил кофе.
— Ты слышала, Анхен, срок карточек на одежду истек, — крикнул он, выкладывая завтрак на тарелку. — Говорят, что из-за дефицита текстиля новых карточек не будет. Все-таки хорошо, что ты купила то летнее платье в горошек, когда была в Веймаре.
Ровно в четверть восьмого Штайнкоттен вышел из дома. Он посмотрел на небо — не ждать ли дождя? — сунул зонт под мышку, запер дверь и по хрустящей гальке направился к калитке. До Института физики было пятнадцать минут ровной ходьбы. На улице царило безлюдное спокойствие, только на обочине притулился серый «Опель» с откинутым капотом, под которым копошился водитель. Опираясь на зонт, как на трость, профессор направился в сторону института. Когда он поравнялся с «Опелем», водитель вынырнул из-под капота и, смахнув тыльной стороной ладони пот со лба, обратился к нему:
— Уважаемый, не окажете услугу? Будьте так любезны, сядьте за руль и включите зажигание.
Штайнкоттен посмотрел на часы, чтобы показать, что у него мало времени, кивнул в знак согласия и, прислонив зонт к корпусу автомобиля, занял водительское кресло.
Через минуту водитель выглянул из-за капота. Он молча уставился на Штайнкоттена. Белый как мел тот неподвижно сидел за рулем, губы его мелко тряслись, он неотрывно смотрел на прикрепленную к рулю фотографию, на которой его сын Ганс в кителе без ремня стоял окруженный смеющимися красноармейцами.
Гесслиц захлопнул капот. Вытирая тряпкой руки, приблизился к Штайнкоттену.
— Да, господин профессор, вы правильно понимаете, — сказал он. — Нам срочно надо поговорить.
В маленьком пансионе на соседней улице завтрак начинался в шесть утра. Девочка лет двенадцати, высунув язычок от напряжения, осторожно, чтобы не расплескать, принесла на подносе две миниатюрные чашечки кофе с тостами. Гесслиц помог ей выставить их на стол.
— Благодарю вас, — сказал Штайнкоттен, положил перед собой и сразу убрал сжатые в кулаки руки и, не притронувшись к кофе, поднял на Гесслица перепуганные глаза. — Знаете, а ведь я совсем не тот, кто вам нужен.
— Почему? — Гесслиц выдержал его взгляд.
— Видите ли, как бы это вам объяснить, я действительно работаю в Институте физики с профессором Гейзенбергом. Но сфера моих интересов, обязанностей, так сказать, это совсем не то, что вам нужно.
— А что нам нужно?
— Я догадываюсь, я догадываюсь, что вам нужно. Но вы ошибаетесь, если думаете, что я обладаю каким-либо объемом секретных сведений, связанных с военными вопросами. Совсем нет. Мое направление — чистая теория. Так сказать, сопутствующая дисциплина, простая наука. Понимаете? Нет?.. Ну, как вам сказать? Вот уже полгода я не участвую в практической работе Гейзенберга. Круг моих интересов — это проблемы ядерных взаимодействий, происходящих в результате обмена легкими частицами между нуклонами. Старая тема. Ее выдвинули еще, кстати, советские физики — Тамм, Иваненко. Что-нибудь вам говорит?.. Помимо легких мы ищем иные частицы, например мезоны и еще более тяжелые… Это не связано с урановыми исследованиями. Отнюдь. Я ведь даже в эвакуацию с институтом не уехал. Остался здесь. Иногда консультирую по отдельным аспектам научных задач — и всё.
— Скажите, а куда переехала лаборатория Гейзенберга?
Профессор опять положил руки на стол и повесил голову. После некоторой борьбы внутри себя он с явным усилием выдавил:
— Раскидали по разным землям. Гейзенберг обосновался в Хехингене, это в Баден-Вюртенберге. Там построили урановые котлы. Там многие наши коллеги работают теперь.
— Вы бывали там?
— Да. Я иногда выезжаю к ним, как я вам уже сказал, для консультаций. В принципе, в моих услугах они уже не нуждаются. Так, общие вопросы… Там такой прогресс.