— Да вот, гауптштурмфюреру Штельмахеру из «оккупационного» дурной сон приснился. Вскочил среди ночи, выхватил из-под подушки пистолет и, видимо, ничего не соображая, всадил пулю в ягодицу своей любовнице, которая копошилась в темноте. Одевалась, наверное.
— Да? И что, жива любовница?
— Ничего страшного, сквозное, пустяки. Беда в том, что она, это жена Вайнеманна.
— О! Он же его начальник! — хмыкнул Мюллер. — Да-а, сюжет не для слабонервных. Казарменный водевиль какой-то.
— Вайнеманн желает выслать его в Варшаву.
— По мне, это мелко. Мог бы вызвать на дуэль. Впрочем, пусть разбирается сам, как хочет. Его жена. Как бы теперь он ее не подстрелил. — Мюллер замер, словно о чем-то внезапно вспомнил. — Ладно, так что ты там говорил про Лемке? Лемке сказал, что-то сказал.
— Ах, да, Лемке, связист. Мы его допросили. Он потёк. Ему мало что известно. Его держали в максимальном неведении, брали на сеанс, выдавали шифровку — и всё. Стучал, как дятел, получал деньги. Похоже на правду. Во всяком случае, я ему верю. Он даже не знает, на кого работает сеть. Но кое-что он все-таки сообщил.
— Ну? — Шольц посмотрел в глаза Мюллеру.
— Он сказал, что в нашем ведомстве роется крот.
Москва, Октябрьское Поле, южнее деревни Щукино, Лаборатория № 2, 10 мая
В среду, накануне совещания у Сталина, начальник 1-го управления НКГБ Павел Ванин решил съездить к Курчатову на место его непосредственной работы или, как говорили между собой, «на объект». Он вызвал служебную «эмку», но от водителя отказался — за руль сел сам, прихватив Валюшкина в качестве сопровождающего. Несмотря на возникшую путаницу в донесениях разведки по поводу предстоящей высадки союзников во Франции, настроение у Ванина приближалось к степени безотчетной радости, и он ничего не мог с этим поделать.
С самого утра солнце заливало все вокруг ослепительным светом с такой избыточной щедростью, что казалось, вот-вот, и в мире исчезнут тени. Распустившаяся лишь в начале мая черемуха приукрасила бедный пейзаж оживающего после третьей военной зимы города. Пьяный дух белоснежных цветков, усыпавших жидкие, чудом уцелевшие кустарники московских дворов, проникал в окна затхлых, перенаселенных квартир как знак выздоровления и надежды. Даже очереди, вечные, серые барельефы вдоль облупленных стен, тянувшиеся за хлебом, продуктами, карточками, к молочным бидонам и водоразборным колонкам, даже они как будто повеселели, словно с солнечными лучами и новым гимном Александрова, гремевшим из уличных репродукторов, к ним вновь вернулось нечто важное, крепко подзабытое из того, что почти уже скрылось в туманном прошлом.
Курчатов, отличавшийся педантичной пунктуальностью, точно рассчитал, сколько времени потребуется, чтобы доехать от площади Дзержинского до Щукино, и вышел к шлагбауму на проходной ровно тогда, когда автомобиль Ванина показался из-за поворота. Его долговязая фигура в просторной толстовке и легких льняных брюках довоенного фасона была видна издалека, точно маяк, обозначающий путь на самый засекреченный объект страны под нейтральным названием Лаборатория № 2. Рядом с Курчатовым стоял молодой ассистент в наброшенном на плечи белом халате.
Предъявив документы, Ванин отогнал машину на стоянку, передал ключи Валюшкину и направился к Курчатову, приветливо раскинув руки.
— Здравствуй, Игорь Васильевич, здравствуй, дорогой. Вот посмотреть приехал, как ты тут с фашизмом воюешь.
— Давно пора, — просиял тот, пожимая руки Ванину. — А то ведь ты у нас такой редкий гость, Павел Михайлович. Падаешь, аки сокол с небес, внезапно. А мы тебя ждем. Сам знаешь, без твоей огневой поддержки нам в атаку ходить трудно.
— Поддержим, — заверил Ванин. — Из шкуры выпрыгнем, а поддержим.
Курчатов слегка приобнял Ванина и указал ему на дорожку вдоль рядка цветущих юных яблонь, ведущую к невзрачному трехэтажному корпусу с облезлым флигелем, именуемому сотрудниками «красным домом».
— Ну, идем, Павел. Покажу тебе наши позиции. В этом году ты у нас, считай, ни разу не бывал.
Они пошли к «красному дому», неспешно, тихо переговариваясь. Ассистент следовал за ними на деликатном расстоянии. Задержались возле сетки, натянутой между шестами.
— А это что у вас? — удивился Ванин.