Хартману осточертело сидеть в казино, он не испытывал трепета перед азартными играми. Здесь была назначена встреча со вторым секретарем дипмиссии Великобритании, являвшимся одновременно представителем «Интеллидженс Сервис» в Швейцарии, но тот не пришел — по всей видимости, застрял в Берне, и Хартман, взглянув на часы, посчитал себя свободным отправиться домой.
Он загасил сигарету, поблагодарил соседей, поднялся с места и, повернувшись, зацепил бокал с вином, которое выплеснулось на костюм Гелариуса.
— О, простите великодушно мою неловкость! — воскликнул Хартман.
— Это я виноват, это я виноват, — возразил Гела-риус, пытаясь промокнуть пятно носовым платком. — Стою как истукан. Засмотрелся.
— Идемте, я помогу вам. И не трите так. Нужно присыпать солью как можно скорее. Соль вытянет вино. У меня есть отличный специалист по выведению пятен на одежде. Со мной такое случалось. Он справится, уверяю вас.
Гелариус придерживался того мнения, что чувство вины помогает закрепить первое знакомство. Впрочем, лишь тогда, когда не навязывается насильно, как это произошло при очередной истерике Кушакова-Листовского, возникшей накануне. У капризного ребенка вспышки гнева случаются внезапно и совершенно непредсказуемо. Так и здесь: Гелариус всего-то и заметил, что сильно утомился за последнее время, но флейтист вдруг обиженно надулся.
— Ну, почему, почему все говорят только о себе и никто не думает о других? — ломая пальцы, вскричал он. — Вы знаете, как рискую я? В каком ужасном напряжении мои нервы? Какая опасность угрожает мне каждую минуту? Каждую минуту, Гелариус! Каждую минуту!
— Не преувеличивайте, Листовский, — поморщился Гелариус. Он расслабленно сидел в кресле, полуприкрыв веки, выставив ноги. Могло показаться, что у него в глазах рябит от переполненной вещами и вещицами обстановки вместительной квартиры флейтиста, но дело, конечно, было не в этом: Ге-лариус напряженно ждал развязки с покушением на Гитлера в рейхе.
— Ах, вот как? — Кушаков-Листовский вскочил как ошпаренный. Щеки его дрожали от возмущения. — Вот как? Вы отлично знаете, на что они способны! Слава богу, что я пока не раскрыт, что они мне верят! Но как долго это продлится? А вы!.. А я?.. А?.. Очень удобно прятаться за мою спину!
— Что вы несете? — примирительно уговаривал Гелариус. — Вам решительно ничего не угрожает. Вы находитесь под полной нашей защитой. Один сигнал — и мы здесь. Никто не станет рисковать вашей жизнью. Вы очень, очень ценны для нас.
— Ценны! Ценны! Вы говорите как о каком-то предмете… о собаке или об этом рояле! — Кушаков-Листовский не мог устоять на месте и принялся метаться по комнате. — Конечно, я передал вам практически всю цюрихскую сеть Советов. Даже резидента! Валтари, Фабрициус. Где они? Они у вас! Вы даже перевезли Валтари в Германию. И что же? Что получил я? Жалкие подачки! — Глаза его заблестели горьким отчаянием. — Большевики лишили меня поместья, квартиры на Невском. А что дали мне вы?! Моя ненависть к Советам жаждет отмщения. И я утоляю эту жажду, как умею… Но у меня траты. Траты! Понимаете вы? Я живу уже себе в убыток. Я даже питаюсь по карточкам. Разве так выражается уважение к человеку, столько сделавшему для разгрома сталинского шпионского гнезда — в вашу пользу?
— Чего же вы хотите?
— Для начала погасите остаток моего займа на яхту хотя бы. Только остаток.
— Это большие деньги.
— А как вы хотели? Как вы хотели? Я дважды вызывал этого шведа. Дважды! Меня могли убить! Это не шутки! Мне пришлось ходить на телеграф, два раза отправлять телеграмму, а он не реагировал. Но наверняка следил за мной! И потом, неужели вы думаете, что я ничего не понимаю? «Переговоры по «Локи». Баварец в Цюрихе». Это важный человек, и он вам нужен. Нужен!
— Не отрицаю. Нужен.
— Ну, вот. Я встречался с ним, чтобы вы его опознали, увидели. А если бы что-то пошло не так? Он мог меня убить!
— Исключено, Дмитрий. Мы контролировали каждое его движение.
— Всё бывает. Всё. И потом, надо все-таки понимать, вы имеете дело не с каким-то там уличным филёром без роду и племени, а с представителем старой дворянской фамилии. Мои предки — вы можете их видеть. — Кушаков-Листовский трепетным жестом обвел стену, увешанную старыми портретами родственников. Отметив равнодушие на лице Ге-лариуса, он презрительно бросил: — Вам не понять русской души, русского аристократизма! Да с такой фамилией, как у меня, мне более пристало возглавлять какое-нибудь старинное родовое имение. Такое, чтоб крестьянских душ тыщ на десять, чтоб десятины пахотной земли и охотничьи угодья, чтоб выезд богатый на тройке с бубенцами к ресторану «Яр», да с цыганками, с дрессированными медведями. Вот вы всё жалеете на яхту, на мой дом. А того не понимаете, что, как истинно русский человек, всё это я отдам не какому-нибудь племяннику или тетке в пятом поколении. Всё, всё, что накопил за свою жизнь, я завещаю — Церкви. — Он широко перекрестился на угол, сверху донизу увешанный иконами. — Да-да, Русской православной церкви! Вот так! Мои предки.