День был белый. Небо затянуло тонким облачным кружевом, в воздухе попахивало озоном, будто перед грозой. Мод задрала голову: погода не предвещала дождя, по крайней мере, в ближайшее время.
Вырвавшись из вагона электрички «С-бан», битком набитого военными, на станции «Рейхсспорт-фельд» (со вчерашнего дня особым декретом на пригородных поездах запрещалось ездить штатским лицам, и Мод опасалась проверок), она направилась к вокзалу Шпандау пешком. Оделась она как серая мышь — в старенькое, свободное в талии платье и перештопанную кофточку; сделанный неделю назад у знакомой парикмахерши перманент убрала под косынку.
В самом начале Зегефельдерштрассе ночная бомбардировка вдребезги разнесла целый квартал жилых зданий. От некоторых остались лишь фасады, которые в любую минуту могли обрушиться. В дымящихся развалинах копошились пожарные, сотрудники Технической аварийной службы с принтом эмблемы Те№ на нарукавных повязках и военнопленные. Посреди улицы зияло несколько обширных воронок, затопленных из лопнувших водопроводных труб. Сильно пахло газом. Из заваленных битым кирпичом подвалов выводили белых от пыли, ошалевших от ужаса людей. Многие были окровавлены. «Вы не видели кошечку, беленькую с рыжими подпалинами?» — взволнованно спрашивала у каждого встречного старуха в обгоревшем зимнем пальто, прихваченном ею, вероятно, когда она собиралась в бомбоубежище. Какая-то женщина с растрепанными волосами сидела на груде обломков, беспомощно озираясь, рот ее был раскрыт в беззвучном крике. Повсюду спасатели накачивали воздух в дыры и щели, полагая, что под обломками еще есть живые. Пожилой, приземистый вахмистр из оцепления, размахивая руками, сорванным голосом кричал охранникам, гнавшим пленных к завалам на другой стороне улицы:
— Куда? Обратно давай! Нету там никого! Здесь, здесь ищите! — и пояснил собравшейся вокруг толпе: — Бомба сквозь пять этажей — прямо в подвал! Душ триста там… Чего искать?
Судя по бессмысленным, хаотичным разрушениям, это был так называемый нецеленаправленный авианалет, когда бомбы сбрасываются наобум — куда попало.
— Что с этой женщиной? — спросил кто-то.
— Ребенок. у нее пропал ребенок.
Глядя на ставшую такой обыденной человеческую трагедию, Мод испытывала одновременно чувство и мучительного сострадания, и глубинного, мстительного торжества.
Коренной ленинградке, выросшей на почве двух культур — русской и германской (дед происходил из обрусевших немцев; отец его был часовщиком, сам он стал архитектором; в доме, наряду с русской речью, всегда звучал немецкий язык), одинаково обожающей стихи Пушкина и фуги Баха, ей в 41-м довелось пережить внезапный налёт «хейнкелей» люфтваффе на Гродно, где она, беременная, гостила у матери мужа, жившей возле дворца Радзивиллов. Бомбы накрыли дворец, превратив его в груду камней, вместе с примыкавшими к нему жилыми кварталами. В поезде, вывозившем людей из пылающего города, у нее случился выкидыш. Тогда она еще не знала, что в тот же день в Польше был убит ее муж, дипкурьер, с которым она прожила всего полгода. Отец ее, служивший хирургом в больнице имени Чуднов-ского, отправил дочь с супругой в Москву, а сам остался в заблокированном Ленинграде. Он сорвался с крыши, когда тушил зажигательные бомбы, сброшенные на больницу.
Мод (Маша Маркова) была шокирована варварством потомков Гёте и Шиллера. Сталинград, Минск, Севастополь, Мурманск — она не простила им ничего. Ее сердце оделось в каменную броню. Всякий раз, когда она видела последствия бомбардировки в Берлине, перед глазами вставала запечатленная в памяти картина: разорванные в клочья тела детей на разбомбленной площади в Гродно.
— Проходите! Не стойте тут! — хрипел вахмистр. — Проходите, не задерживайтесь!
Чтобы выйти к вокзалу в условленное время, пришлось почти что бежать. Мод не успела бы: путь в обход разрушенного квартала был внушительным. Но ей повезло: на параллельной улице она успела запрыгнуть в отходящий автобус и остановку проехала. Вернулась на уцелевший отрезок Зегефельдер-штрассе за семь минут до встречи с радистом, что позволило ей не спешить.
Вот и Шпандау. Спокойной, ровной походкой Мод приближалась к суетливой толпе, рассыпанной по привокзальной площади. Простая, немного усталая женщина, идущая по своим делам, погруженная в свои мысли, не замечающая никого вокруг. Краем глаза Мод посматривала влево, стараясь не только увидеть радиста, но также угадать, почувствовать, насколько органично выглядит поведение окружающих.
Наконец она заметила в толпе знакомую белобрысую голову. Лемке стоял на месте, неподвижно, даже, показалось Мод, как-то остолбенело. Это ей не понравилось, и пока он не увидел ее, она на ходу присматривалась к тем, кто находился вокруг. Секунда-другая, и взгляды их встретились. Лемке нелепо дернулся, губы его зашевелились, он зачем-то попытался улыбнуться, схватился за подбородок.