С помощью своей агентуры Гесслиц взял под контроль всех известных ему барыг. Им предложили альтернативу: либо они сдают тех, кто придет к ним с перечисленными вещами, либо — концлагерь. Без исключения все согласились помочь: они хорошо помнили, как накануне войны, по личному распоряжению Гиммлера, всех числящихся в картотеке крипо рецидивистов без суда и следствия бросили в Зак-сенхаузен, Лихтенбург и Дахау, на что потребовались сутки, и не было никаких сомнений в том, что этот опыт может быть мгновенно повторен.
«Сбежал от мясника…» Губы Гесслица дрогнули в пьяной ухмылке.
На сей раз у него была весомая причина, чтобы надраться. Два месяца назад оперативная группа крипо, куда вошел и Гесслиц, по приказу Небе была направлена в Амстердам с заданием выследить преступников, которые расклеивали антинацистские листовки, резали колеса германской техники, засыпали всякую дрянь в бензобаки. Гестапо не хватало людей, и все чаще они привлекали к своей работе сотрудников криминальной полиции. Довольно быстро быки из крипо вычислили тех, кто бесчинствовал на улицах. Ими оказались старшеклассники одной из школ в Пейпе. Было решено произвести аресты по месту проживания каждого в полночь.
Поздно вечером насквозь промокший под дождем Гесслиц отыскал в Пейпе подвал, где они собирались. Могучим ударом плеча он выбил дверь и ввалился внутрь. На него в ужасе уставились двое парней и три девчонки, что-то обсуждавшие за столом. Гесслицу особенно запомнились глаза одной — круглые, изумленно-наивные. Такие бывают у котят, которые только знакомятся с окружающим их миром.
— Кто из вас понимает немецкий? — рявкнул он. Парень и девушка, как в школьном классе, подняли руки.
— Переводите! Немедленно собирайтесь и бегите прочь из города. К бабушкам, тетям, дядям. В деревню. Куда хотите. Но чтобы через час никого тут не было! Домой нельзя — там вас арестуют. Уходите поодиночке. Быстро!
Их взяли, когда они выводили из соседнего здания трех одноклассниц-евреек, которые прятались там от полиции. Каждого подростка Небе, срочно примчавшийся в Амстердам, допрашивал самолично — безжалостно, жестко, — при чём Гесслиц вынужден был присутствовать, и никто из них, даже та, с беспомощными глазами, ни тогда, ни потом — а допросы были разные — не выдал его, безуспешно попытавшегося их спасти.
Позже за успешную операцию Небе вручили Золотой рыцарский крест Военных заслуг. Опергруппа также получила поощрения. А вчера пришло известие, что двоих арестованных ребят казнили — судя по принятой в Нидерландах практике, через повешение. Остальных сослали в лагерь…
Наконец он добрался до дома. Оглашая гулкое пространство свистящей одышкой, Гесслиц поднялся на свой этаж, долго рылся в ключах, выбирая нужный, а потом столько же тыкал им в замок. Дверь поддалась. Шаркая подошвами, он ввалился внутрь, закрыл дверь, смахнул с головы шляпу, на ощупь, хватаясь за стены, прошел в столовую и нашарил на стене выключатель. Вспыхнула лампа, и в ту же секунду слух его пронзил исполненный ужаса и отчаяния крик. Хмель тотчас слетел с него. Ударом ладони Гесслиц погасил свет. Постоял секунду, чувствуя, как закипает на лбу испарина. Потом осторожно, на цыпочках, приблизился к креслу, стоявшему перед плотно закрытыми шторами, в котором, еле заметная в темноте, свернулась маленькая фигурка Норы.
— Что ты, малышка, что ты? — тихо, очень тихо спросил он, нагибаясь к жене. Она словно окаменела, прижав ладони к лицу, и только когда его рука осторожно легла ей на плечо, он почувствовал мелкую, ровную дрожь, сотрясавшую ее тело, как у перепуганной кошки.
— Это же я. Я пришел, милая.
Нора неуверенно отняла ладони от лица, подняла голову. Пальцы Гесслица коснулись ее мокрой от слез щеки.
— Это я, — повторил он как можно мягче. Она взяла его широкую ладонь и прижалась к ней.
— Вилли, Вилли, я ждала тебя весь день, а тебя все не было, не было.
— Прости, малышка, я не знал. Я так устал, что решил зайти к Ломми. Прости меня.
— Ничего. Главное, что ты дома, дома, дома. Главное, что ты дома.
Ее слабый голос звучал так беспомощно, что у Гесслица защемило сердце.