— Смогу... Значит, так: «Переговоры по «Локи» будут продолжены в Цюрихе. Формат участников прежний. Баварец в игре. Положение стабильное. Ждет указаний». И всё.
— А еще, вы встречались с ним еще?
— Дважды. Он спрашивал насчет шифровки. Но что я мог ему ответить?
— Каким образом вы встречались?
— Один раз он сам пришел в парк, где я гуляю с собакой. Здесь, напротив дома. Там мы с ним и познакомились. По правде сказать, я просто был ошарашен — ведь давно никого не было. Я же тут, так сказать, совершенно один, наедине, так сказать, с гестапо. А второй.
— Да-да?..
— Еще при первой встрече он предложил на Центральном телеграфе оставить телеграмму «Оплату ваших услуг гарантирую. Лора» — до востребования. Он сам решит, как встретиться. Вот я и воспользовался.
— Зачем?
— Ну-у. как русский интеллигент, я волновался за него. Он очень подавлен. Хотелось его взбодрить — понимаете? — обнадежить как-нибудь.
— И это хорошо, Дмитрий Вадимович. Очень хорошо. Вам, конечно, известно, где он живет?
— Нет-нет, что вы, не знаю.
— А я по глазам вижу, что знаете.
— Ей-богу, где живет, не знаю. Вот вам крест. А вот где служит.
Чуешев энергично вскочил на ноги, взглянул на
часы.
— Вот что, — сказал он, — внизу у меня машина. Поедемте, покажете его место работы. А заодно по дороге расскажете, как он выглядит. Для вас, художника, это не составит большого труда. А я запомню.
— Что вы, что вы, — всполошился Кушаков-Листовский и тоже вскочил с места. — Я не могу. Никак не могу. Мне уезжать завтра, собираться надо. Вы уж как-нибудь без меня, товарищ. Хоппе.
— Господин, — поправил его Чуешев, подмигнув. — Господин Хоппе. Тут товарищей нет. Не правда ли?
— Поймите меня правильно, — не унимался Ку-шаков-Листовский, тоскливо заглядывая Чуешеву в лицо, — мне надо завершить кое-какие дела. Вечером ко мне зайдет дама, у нас репетиция.
— Поедемте, Дмитрий Вадимович, — твердо, так, что сопротивляться более не имело смысла, отрезал Чуешев, — это не надолго. К тому же собачку вы сдали, а вещички соберете вечером, вместе с дамой вашей. Переодевайтесь.
С видом провинившегося школьника Кушаков-Листовский обреченно поплелся в другую комнату, где стоял платяной шкаф.
В каком-то испуганном возбуждении он без умолку трещал всю дорогу: то вспоминал свое детство, проведенное в Москве, на Никитском бульваре, и какими вкусными были бублики в Филиппов-ской булочной, и как снег скрипел под ботинками, и как пел бас Шаляпина из окон музыкального училища Зограф-Плаксиной в Мерзляковском, и как славно было сушить грибы на даче в Немчиново напротив дома архитектора Шехтеля и имения шоколадного магната Форштрема; то пускался в рассуждения о седой древности своего рода, о предках и их заслугах и о том, как всё это важно для историков будущей России; то заливался смехом насчет творческих промахов главного дирижера Цюрихской оперы, о которых судачили все, вплоть до рабочих сцены, и только сам он считал себя едва ли не гением, то рассказывал об улицах и зданиях, встречавшихся им по пути.
Вполуха слушая беспорядочную болтовню Куша-кова-Листовского, Чуешев напряженно размышлял о том, что тот ему сказал. Баварец, Баварец. Что за чертовщина? Баварец — это оперативный псевдоним Франса Хартмана, который, как следовало из донесений, в прошлом году погиб в перестрелке возле отеля «Адлерхоф». Позже это подтвердил Вилли Гесслиц, которого в Центре знали как Рихтера. Правда, ему до сих пор доверяли с оговорками: агенту, побывавшему в гестапо и вышедшему оттуда, трудно верить — однако Чуешев помнил, как упорно за доброе имя и Баварца, и Рихтера боролся Ванин. Описание, которое дал флейтист, в принципе, могло соответствовать внешности Хартмана, которого Чуешев видел только на фото, да и то — больше года назад. Представить себе, что Баварец ожил, было довольно сложно, хотя ведь именно Хартман вел переговоры с Шелленбергом по поводу урановой бомбы. Чуешев склонялся к версии, что, прикрываясь Баварцем, кто-то (вероятнее всего, гестапо) пытается затеять игру с советской разведкой, выставив в качестве наживки то, что гарантированно не может не заинтересовать.
Когда они прибыли на Баденерштрассе, деловая суета в квартале «белых воротничков» была в самом разгаре: улицы переполнены рокотом моторов и автомобильными гудками, мельтешащий поток черносерых котелков и шляп, хлопание дверей и стук пишущих машинок из распахнутых окон. Остановились поодаль от входа в неброское здание, в котором размещались многочисленные конторы.
— Вон там, дверь сбоку, — показал Кушаков-Листовский. — Вывески нет, но это его бюро. Юридическое. Лофгрен работает там вторым директором. Бывает он здесь часто, но не каждый день и не по часам. Во всяком случае, встретить его здесь можно.