Ну а другой мальчик, Славик Захарян, насколько мне известно, так и живет у прапорщика Согомоняна, который написал заявление о его усыновлении.
И таких случаев, когда люди усыновляли детей еще даже до решения соответствующих органов и юридического оформления этих вопросов, можно привести десятки. Тот же прапорщик Согомонян сказал мне, что они посоветовались с женой и решили усыновить или удочерить еще одного ребенка. А полковник А. Богданов, заместитель начальника политотдела республиканского военкомата, сообщил, что очень многие семьи, в том числе военнослужащих, изъявили желание взять себе ребенка, оставшегося без родителей.
— Сейчас такие списки составляются, — подтвердил он свои слова и назвал многие десятки фамилий офицеров, прапорщиков, изъявивших желание взять в свою семью ребенка любой национальности.
Судьба ребенка… Она в те дни зависела от многих обстоятельств. И, быть может, главной, определяющей была в ней роль людей в военной форме, от рядового до генерала. Помню, подводя итоги очередного оперативного совещания в Ленинакане, заместитель начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал-полковник В. Нечаев особо остановился на вопросе о розыске родителей, обустройстве оставшихся без них детей. «Ваша работа, — сказал он, обращаясь к собравшимся офицерам, — будет оцениваться и по тому, насколько уменьшится число неразысканных родителей, как определится судьба детей». Я смотрел на не спавших многие сутки офицеров и понимал: каждый из них сделает все возможное и невозможное. Как, например, это сделали тут же, в детском садике при части, бывший ее офицер майор запаса Бижевский Николай Павлович и его жена, заведующая этим садиком, Бижевская Анна Алексеевна.
Казалось, что могло удерживать их в этом разрушенном, оставшемся без воды, света, отопления городе? Что могло держать их в не гарантирующих спасение стенах детского сада воинской части, когда всем женщинам и детям было рекомендовано эвакуироваться?
Анна Алексеевна пережила с детьми то, что выпадает пережить не каждому.
— Мы в тот час как раз находились с малышами на прогулке, — рассказывает Анна Алексеевна. — Помню, вдруг неожиданно перед землетрясением установилась какая-то странная давящая тишина. Я двадцать пять лет здесь живу, но такого не видела. Подземные толчки были настолько сильные, будто это настоящий морской прибой. Только и успела скомандовать детям: ложись! И, прижав ближних к себе, упала с ними прямо в грязь. Только встали, отряхнулись — вторая волна. Потом еще толчки. Кругом все рушилось и падало, но мы уцелели, как уцелело и здание садика, построенного добротно, еще в хрущевские времена.
Первую ночь так и провели с детьми на улице, у костра. А детей все подносили и подносили — из разрушенных домов, военных и гражданских семей, русских и армянских, азербайджанских и грузинских… Конечно, было страшно, но как можно было бросить этих кровиночек, у многих из которых, я знала, погибли или пропали без вести родители! Нет, не могла я так вот просто взять и уехать…
В этом поистине ребячьем Ноевом ковчеге я увидел маленькую девочку Женю Федотову, мать которой, как мне рассказали, тогда погибла под обломками. Девочка часто плакала, вспоминая маму. Анна Алексеевна понимала, сколь безутешно горе этой маленькой девчушки. И все же старалась, как могла, утешить ее, теплом души отогреть полузамерзшего, чудом уцелевшего под обломками ребенка.
— Не знаю, какой будет дальнейшая судьба этой девочки, других детей, — поведала мне Анна Алексеевна, — но уже многие выразили желание удочерить ее.
Надо сказать, командование, политический отдел воинской части не оставили Анну Алексеевну и ее мужа наедине с их заботами. Как могли, помогали с питанием, топливом, одеждой. Военторг, например, сразу выдал детскую одежду, обувь на сумму в 1600 рублей. Все дети были в конечном итоге вывезены в более безопасные места, решена их судьба.
А вот еще один врезавшийся в сердце пример. Прапорщик Ишхан Хачатрян. Ему тридцать лет, он начальник вещевой службы части. Когда случилось землетрясение, Хачатрян находился на службе. Но после трагедии сразу же побежал в город к своим. К счастью, никто не пострадал. А вот среди дальних родственников было много жертв. Погибли два двоюродных брата, их жены, сестра… И в каждой семье были дети. Сколько? Всего осталось без крова и опеки семь детей. Пострадал и дом отца в селе Калтахчи под Ленинаканом. Но именно туда, к развалинам отцовского дома, и привез он все тела, а с ними и малышей, которых не задумываясь решил взять себе в сыновья и дочери. Не знаю почему, но когда я с ним беседовал, прапорщик, подумав немного о чем-то, как-то отрешенно сказал: «Вы знаете, может, я вас удивлю своими словами, но здесь я жить, наверное, больше не смогу. Уеду в Россию…» Я посмотрел на него и увидел страх в глазах этого мужественного, не раз совершавшего, как мне рассказывали в части, отважные поступки воина. Страх не за себя — за судьбу семи маленьких граждан, которая теперь всецело зависела от него.