Юрий Мамчур
«Я ПРИДУ, Я СПАСУ И УТЕШУ…»
Сотни метров магнитной ленты… Который раз я вслушиваюсь в диктофонную запись. Весна на дворе, а там — зима. Москва клокочет за окном, а здесь — гул спасательной техники… Мужские голоса. Женских совсем мало. Армении в декабре нужна была мужская сила. И говорят мужчины об очень серьезных вещах. Оперируют техническими терминами, тысячными числами и глобальными понятиями. Женщины — больше о своем. О горестях и маленьких радостях. О родных, близких, знакомых. О себе.
Так мне казалось тогда. А теперь, вслушиваясь в их сбивчивую, взволнованную, спокойную и сквозь слезы речь, понимаю: о нас о всех они говорят. Об Армении в декабре…
Ночью 9 декабря с подмосковного аэродрома на Ереван ушло шесть «Антеев». Шестой — у нас под самым носом. На командно-диспетчерском пункте сказали: не отчаивайтесь, следующий борт через два часа, улетите… Но минуло и два, и три, а на посадку не приглашали. Объяснили: все аэропорты Армении перегружены. Над Кавказом «висят» десятки самолетов.
В комнате отдыха летного состава яблоку негде было упасть. Темно-синие куртки авиаторов, медицинские, строительные, саперные эмблемы… Не спавшие двое суток летчики — по тревоге были подняты все полки военно-транспортной авиации — ругались с помощником дежурного. Уже пошла путаница с грузами, кому-то недодали топлива… Возмущенные врывались в комнату, призывая в свидетели товарищей, и на чем свет кляли диспетчеров, небесную канцелярию и КП ВТА.
У окна сидела женщина. Белый свитерок. Прядь из-под вязаной шапочки… Командиры кораблей проглатывали недосказанное, неловко извинялись, падали в кресла и тут же засыпали.
К вечеру все мы стали старожилами высотного домика. Благодаря курилке знали друг о друге все, что можно узнать за день совместного «заточения». И только женщина выпадала из общего круга. Она сидела одна, ни о чем не спрашивала, да и с ней никто не заговаривал: здесь первым делом были самолеты…
Наверное, мы так бы и не познакомились, если бы не полковник медицинской службы Хорин. Народ любопытствовал, что за штуковина такая — искусственные почки, которые он везет в Ереван. Альберт Тихонович объяснял на пальцах, но все равно выходило, что аппаратура мудреная и хрупкая. Тогда Хорин и оговорился, что едет с ним большой спец по части этих самых почек, старшая операционная сестра Татьяна Геннадьевна Шедько.
— Вот человек! Дома трое детей, а она — в самое пекло…..Не в настроении была Татьяна Геннадьевна. Не клеился разговор. «Да», «Нет».
— Как же вы троих-то оставили?
Удивленный, чуть обиженный взгляд.
— Они у меня взрослые! Олеся — в девятом классе. Василина скоро с нее ростом будет. А Сережа в первый пошел.
— И муж отпустил?
Вздохнула тяжело:
— Не знает он ничего. В длительной командировке. А дети с бабушкой. Почему вызвалась? Во-первых, опыт какой-никакой есть, пригожусь. Во-вторых… Гены, наверное, срабатывают.
Встретив недоуменный взгляд, пояснила:
— Бабушка еще в первую мировую сестрой милосердия была. В Красном Кресте. Мама всю Отечественную операционной сестрой. Говорит: тогда было очень страшно и все-таки… не страшно. Потому что воевала вся страна. А сейчас… Вроде мир, мальчики бегают на танцульки, а другие мальчики в это время гибнут. К нам в окружной госпиталь поступали ребята из Афганистана. Молодой парень сидит в каталке, и ноги ампутированы уже донельзя… Сколько мы выхаживали таких. Без рук. Без глаз… Страшно… А теперь еще этот ужас в Армении…
Она отвернулась к окну и надолго замолчала. Потом снова заговорила.
— Может, потому и еду. Чтобы сердце не так маялось. Чтобы за детей не так бояться. Столько горя вокруг… Если я, женщина, мать, не откликнусь на беду, если я не приду, не спасу, не утешу…
И снова притихла.
— А вот дочка старшая — в слезы. Ей скоро шестнадцать. Уже и гости приглашены, весь класс соберется… Так и еду. Муж не знает, дочь плачет… Так и еду.
Взлетали за полночь, вжимаясь в борта: весь отсек загромождал чудовищных размеров подъемный кран. Обтянутое полиэтиленом медицинское оборудование рядом с ним казалось игрушечным. Под высоким потолком тускло светились плафоны. Среди шинелей и рабочих спецовок одиноко белел женский свитер…
Недели через две дела привели в Ереванский гарнизонный госпиталь. Поскорее решив неотложные вопросы, собрался уезжать, когда кто-то завел речь об искусственных почках.
Тесен мир. Шедько работала здесь! Я увидел ее сразу, сквозь открытую дверь операционной. В лекарских доспехах, только глаза и остались, Татьяна Геннадьевна ассистировала врачу. Наконец заметила, коротко кивнула: узнала, мол, здравствуйте.