Кое-кому из грабителей не удалось уйти отсюда. Их костяки, обсыпанные желтой пылью, валялись на полу рядом с добычей, которая так и не пригодилась.
Когда спиртное почти перестало действовать на меня, я ощупал кобуру под мышкой. В ней ждал своего часа «Макаров» с полной обоймой. И час его, было похоже, настал. Я вынул пистолет, повертел его в руках, потом передернул затвор и приставил дуло к виску. И тут грянул телефонный звонок
– связь еще работала. Нет, неправда. Сигнал у нашего телефона был певучий и мелодичный, но тогда он показался мне оглушительным и страшным. Я вздрогнул и чуть не спустил курок.
Телефон все пел и пел, почему-то вызывая во мне нарастающую волну ужаса.
Наконец я не выдержал, сунул «макарыча» обратно под мышку и взял трубку.
– Слушаю. – Я сам не узнал своего голоса.
– Кто это? – осведомился из трубки напористый мужской баритон. Он показался мне знакомым.
– Кого надо?
– Сергея Окунева.
– А ты кто?
– Окунев, это вы? – Меня, кажется, тоже узнали. – Вы живы?
– С кем я говорю? – зло повторил я.
Это был Монгол. Правда, его тогда еще так не называли. У него были имя, отчество, фамилия, должность в нашем ведомстве (гораздо выше моей) и звание полковника. Он служил в главке, а я «на земле»; он, отпахав свое, командовал, а я как раз находился в разгаре «пахоты». Поэтому знакомство между нами было шапочное. Он знал, что есть такой сотрудник, а мне был ведом этот командир.
Монгол объяснил, что находится в оперативном штабе, возле границы зоны заражения, и обзванивает всех наших в надежде найти уцелевших. Вот так он и вышел на меня.
Монгол всегда был чуток. Он понял, что я не в панике, что все гораздо хуже.
– Что с семьей? – спросил он, наверняка предугадывая ответ.
– Как с большинством, – выдавил я.
– И что собираешься делать?
Я пожал плечами, будто он мог меня увидеть.
– Вообще-то собирался застрелиться. Но вы позвонили под руку.
– Отставить, майор! Этим никого не вернешь и ТАМ ты их не встретишь!
– Вам докладывали, что ТАМ?
– Перестань. Мы офицеры, нам эти штуки не к лицу. Сочувствую. Даже представить не можешь, как сочувствую.
– Да, представляется с трудом.
– Отставить представлять. У тебя машина есть?
– А что?
– Заводи и двигай к нам, на блокпост, на сто двадцать восьмой километр
Западной трассы.
– Зачем?
– А затем. Распространение пандемии остановилось на этой отметке. Оно вообще остановилось по всему периметру зоны заражения.
– И чем же вы его остановили? Он помолчал.
– Никто не знает. Дошло до определенной черты и встало. Внутри ничего не помогает, ни спецкостюмы, ни лекарства. А за чертой – ни одного заболевшего.
– Такой надежный карантин?
– Не в этом дело. Карантины тоже нигде не помогли. Зараза остановилась… будто сама собой – можно линию по земле провести. Перешагнул – и ты покойник. А не перешагнул – кажется, все в порядке.
– Как это может быть?
– Пока никто не знает. Хватит болтать. Много осталось живых?
– Я не считал. Но, думаю, несколько процентов.
– Везде так. Кто-то из наших?…
– До них уже не дозвониться.
Монгол опять умолк. Потом, будто выйдя из задумчивости, повторил команду:
– Приезжай.
– И в санлагерь? Я слышал, тех, кто вышел, у кого иммунитет, помещают в санитарные лагеря. Говорят, зэков из колоний вывозят, а на их место – выживших. Полная изоляция и часовые на вышках.
Монгол опять на некоторое время умолк. Потом проворчал – Нуда, в санитарные лагеря. А куда еще? На все четыре стороны – заразу разносить?
– Возбудителя болезни выявили?
– Пока нет.
– Но вы говорите, что ее распространение остановилось. Зачем же людей за колючку? Они и так настрадались.
Он раздраженно сказал:
– Приезжай. Обо всем и поговорим. Чего ты там дожидаешься?
Дожидаться здесь мне действительно было нечего.
…Мы встретились с ним у широкой желтой полосы, намалеванной на асфальте и прямо на земле. Она разбегалась от шоссе в обе стороны и терялась в придорожных зарослях. Ограждение из колючей проволоки маячило впереди, в отдалении.
Уже темнело. Я остановил джип у дорожного столба, не доезжая черты, как приказал Монгол, и дальше, до условленного места, отправился пешком. Мой визави, как я понял, почему-то хотел обставить встречу скрытно.
Ждать пришлось недолго. От ограды – похоже, там располагались ворота – отъехала легковушка. Вскоре она затормозила рядом со мной. Из кабины показался некто неуклюжий в защитном костюме. Через стекло шлема лицо было неразличимо.
Человек подошел ко мне вплотную.
– Ну, здравствуй. – Руки он не подал. Понятно, опасался заразы даже в защите, даже за желтой полосой. Заразы все и везде тогда опасались, хоть никто не понимал, что она такое. Это много позже Монгол стал являться на наши встречи в обычном камуфляже.
Голос из-под шлема доносился глухо, но я узнал своего телефонного собеседника и кивнул в ответ.
– Отойдем, – предложил он, сошел с трассы и углубился в заросли. Я последовал за ним. Вскоре дорогу нам преградило поваленное дерево.
– Вот здесь и поговорим, – сказал он, усаживаясь на высохший ствол.
Я присел рядом.
– Ладно. – Он вдруг стащил с головы шлем. – Ни черта она не передается, когда не в Зоне. И уж точно не воздушно-капельным путем. А разговаривать так проще.
Я увидел знакомое скуластое лицо. Сейчас оно выглядело усталым и каким-то измятым. Возможно, он не спал несколько суток.
– Я бы на вашем месте не рисковал, – сказал я. – Вдруг это все-таки вирус.
– Никакой это не вирус, – отмахнулся он. – Не бациллы, не бактерии, не излучение. Это мы давно бы засекли.
– Что же тогда?
– Пока никто не знает. Возникло внезапно и ниоткуда. Уже все проверили на десять кругов. Ни у нас, ни за рекой, у соседей, – никаких утечек чего-либо, никаких предварительных признаков. Первые сообщения стали поступать три недели как. Из Пионерска. И то не из самого, а из окрестностей. И сразу пошло-поехало… Пока не остановилось… здесь. И вообще повсюду. Как на стену наткнулось. Но стены-то никакой нет. – Он вдруг прервал сам себя. – Об этом потом. Что ты намерен делать?
Я пожал плечами:
– А какой у меня выбор? Пойду с вами на блокпост, а дальше видно будет.
– После блокпоста не много ты увидишь. Закроют в санлагере, как всех, и сколько будут держать, никто тебе не скажет.
– В концлагерь я не тороплюсь. Он покосился на меня.
– Ну не надо путать с гестапо. Хоть хорошего, конечно, мало.
– Что-то я вас не пойму, – сказал я. – Вы мне что-то предложить хотите?
Он помолчал.
– Именно так.
– И что же?
Он снова выдержал паузу, будто присматриваясь ко мне. Так оно на самом деле и было. Требовалось ему понять, не съехал ли я с катушек от горя, от всего пережитого и увиденного. Я, конечно, был не в лучшей форма, но однозначно в своем уме. Я умел владеть собой – служба научила.
Выставлять горе напоказ и упиваться им не в моих правилах.
Кажется, он удовлетворился своими наблюдениями.
– Видишь ли, – сказал он. – Сейчас кругом хаос. Наши закордонные соседи за рекой – их тоже основательно зацепило – сгоряча решили сбросить на зараженную территорию бомбу. Но бомбу-то они бросят у себя, а накроет нашу землю – бок о бок ведь живем. На уровне правительств такая драчка началась. Они бомбу непременно бросили бы, если б распространение заразы не прекратилось. Сейчас этот вариант не рассматривается. И мы, и они по всему периметру устанавливаем карантин, полосу отчуждения шириной в километр, ограждение. Устраиваем пропускные пункты. Там ведь, – он ткнул пальцем в ту сторону, откуда я приехал, – народ еще остался. Сперва валом валили от заразы, мы едва успевали принимать. А потом распространился слух про эти чертовы санлагеря. И беженцев сразу поубавилось. Нормальные люди все равно рано или поздно из Зоны сбегут. Но всякая шваль может осесть надолго. По нашим подсчетам, выжило несколько тысяч человек. А может быть, и несколько десятков тысяч. На зараженную территорию нашим сотрудникам, сам понимаешь, хода нет – верная гибель. Мы обзвонили тех, кто еще на территории – никого не нашли, ты единственный.