Предатель обманул в последний раз, уйдя на тот свет, лишив Калькройта сладкого торжества возмездия, но Шметтау знал, что его жажду можно утолить иным образом. Не до конца, даже не в половину желаемого удовлетворения, но хотя бы на малую часть. Ведь наследуются не только почести, но и долги. Так было на родной планете Шметтау, и он полагал это справедливым.
Последний пикт. Строгий, угрюмый отец, чьи уста давным-давно забыли об улыбке, отягощенный многими знаниями о людской слабости, о вражеском коварстве, о незримых ужасах, что сопутствуют каждому и готовы поработить навсегда, лишь дай слабину. И сын, мальчишка лет пяти-шести, ребенок, что уже знает о грядущем и неизбежном уделе. Будущий ученик, неизбежный наследник дел и славы знаменитого отца.
— Ты еще жив? — негромко спросил Шметтау в пустоту и тишину. И сам себе ответил:
— Думаю, да. Ты не перенял ум и волю отца, зато унаследовал его живучесть. Так легко тебя не убить.
Последовала долгая пауза, в ходе которой инквизитор замер, как изваяние. Лишь по прошествии многих минут Калькройт прошептал:
— Я верю в тебя, мальчик. Не разочаруй меня. Не лишай удовольствия собственными руками развеять твой пепел.
— О, Господи…
Чей голос?.. Наверное, Савларца, Лишь он так противно гнусавит. А может и не он… Любой, у кого сломан нос.
Сломан…
Нос…
"А что на этот раз поломано у меня?".
Девушка пошевелила пальцами рук и ног, тело слушалось, хотя и протестовало. А вот со зрением было хуже, то ли слепота пришла, то ли кругом царила полная тьма.
— Император с нами, братья и сестры мои.
Священник, кто же еще. Ну, по крайней мере, два соратника живы. Итого пока три человека. Прогресс, с Крипом на Баллистической их было двое, этого хватило, чтобы выжить.
Когда-нибудь я окажусь в доброй вселенной, подумала Ольга, и кругом будет светло, тепло, безопасно. Следующая мысль была отрезвляюща — да, когда-нибудь, только не в этой жизни, не в этом будущем.
Ольга вытянула невидимые пальцы, подняла их к лицу, боясь дотронуться. Лицо было вымазано липким и теплым, лоб саднил, правая скула онемела. Кажется, ее снова ударили по лицу… Или сама ударилась.
Так, лицо. Оно без маски. Девушка сипло выдохнула, вспомнив страшные наказы никогда, ни при каких обстоятельствах не снимать противогаз на работе. Заклинания Берты и Священника подкреплялись внушительным набором "пиктов", то есть обычных фотографий, которыми следовало бы иллюстрировать творчество душевнобольных. Кто такой "владыка распада" Ольга не очень поняла, но судя по фоткам, умел он многое и все как на подбор — удивительно мерзко.
Впрочем, что уж теперь… если она и вдохнула порцию злых микробов, грустить поздно.
Вспышка зеленоватого света была объективно тусклой — химический фонарь гореть ярко не мог физически. Но во тьме он загорелся как маленькое солнце, больно ударив по глазам.
— Восславим же Его, — прогудел Священник, поднимая высоко над головой источник света.
Ура, ура, глаза целы, подумала Ольга, пытаясь встать хотя бы на четвереньки. Сильная рука подхватила ее под живот, словно котенка, и рывком вздернула на ноги.
— Ай, — выдохнула девушка, едва удержавшись на ногах.
Пришедший на помощь Грешник смотрел на нее очень зло, с таким видом будто готовился ударить. Но затем отвернулся, зло поджав губы.
"И когда я успела его обидеть?".
Да, что-то произошло… Но что именно?
Видимо перегруженное острыми впечатлениями сознание попросту отрубило часть функций, поскольку лишь теперь Ольга начала вспоминать — а что, собственно произошло? В памяти оказалось две реперные точки — дикий вопль Берты, вызывающей огонь на себя прям как в советском кино. И… сейчас. Тьма, подсыхающая кровь на лице, абсолютная неизвестность. А что же уместилось в промежутке между "тогда" и "сейчас"?
Обрывки воспоминаний приходилось вытаскивать из памяти как мелкую рыбешку на блесну. Да… Кто-то вопил, что надо уходить. Кто-то сбежал. Или просто убежал. Кто-то бился в натуральной истерике и орал, что не хочет умирать. Точно Савларец, ни разу не чоткий и не ровный, шакал какой-то, а не каторжник. Но в целом отряд почти не ударился в панику. Так, разве что самую малость. Но потом, что же было потом? И от чего злится эфиоп? Ольга поискала тележку с баллоном и не нашла, впрочем сам цилиндр с огнесмесью обнаружился рядом. Воспоминания продолжили складываться в обрывочную, но более-менее цельную картину.