После обеда снова Петропавловка. Специальное помещение для допросов. Стол с письменным прибором, лампа, маленькое окошко вверху стены, полумрак. Здесь нет такой сырости, как в камерах — это комната хорошо отапливается. За столом удобно расположился Цветков, слегка постукивая пером по бумаге. Роман обладал замечательной способностью устраиваться с комфортом. В любой ситуации он получал хоть малое, но удовольствие от жизни. Рядом притулился Рябичкин, сосредоточенно сверля глазами заключённого.
Арсений Кузьмин в арестантской форме сидел у дальней стены на обшарпанном тюремном табурете. Худой, под глазами тёмные круги — похож на лермонтовского демона. Он находился в крепости уже второй год в ожидании суда. Суровые условия содержания, мрачная атмосфера и, казалось, остановившееся время — всё это тяжёлым камнем подавляло психику. Трудное испытание для любого человека. Но иногда в тёмных глазах Кузьмина проскакивали искорки, говорящие о том, что воля его ещё не сломлена.
— Во-первых, знаете ли вы Лидию Неспешинскую? — начал разговор Цветков.
— Безусловно, знаю. Она такой же член «Народной воли», как и я. — Кузьмин спокойно посмотрел на Романа. — И вы об этом хорошо осведомлены.
— Осведомлён. Но нам хотелось знать ваше мнение о ней. Что за человек? Какова её роль в организации?
— Я никогда не был предателем, — Кузьмин закашлялся… — Но о Лидии могу рассказывать смело, потому что вы никогда её не поймаете. Она одна из лучших в нашей организации. У неё даже прозвище — «Каменный цветок».
— За её красоту?
— Нет. Ваша ирония здесь неуместна. За её твёрдость и преданность делу.
— Простите, — мягко сказал Цветков. — Я не хотел никого обижать.
Вспыхнувшие было глаза заключённого, снова стали спокойны. Вальяжная внешность Романа, похоже, несколько раздражала его, но Кузьмин быстро взял себя в руки.
— Скажите, а с кем непосредственно работает Неспешинская? — перехватил инициативу Рябичкин. — Какие функции выполняет в «Народной воле»?
— «Каменный цветок», — Арсений Кузьмин снова жёстко взглянул на Цветкова, — работала с казнённым вами Кибальчичем. Она готовила покушения на Александра II в Одессе и Москве. Вместе они осуществили удавшуюся акцию на Екатерининском канале.
— Исходя из ваших слов, Неспешинская занималась изготовлением бомб вместе с Кибальчичем. Где же они брали материалы?
— Этого я не знаю. А если бы и знал, то не сказал.
— После событий 1881 года Исполнительный комитет и большинство членов вашей организации были арестованы, — снова вступил в разговор Роман. — Чем занималась Неспешинская потом?
— Оставшиеся силы «Народной воли» были разрознены и ушли в глубокое подполье. После этого я Лидию не встречал, но от товарищей слышал, что она лично приговорила вашего нового царя к смерти. И я убеждён — она выполнит обещание. Не быть самодержавию в России. Дни его сочтены. Попомните моё слово.
Охранник, стоящий у двери, вопросительно посмотрел на Цветкова, явно намереваясь заставить замолчать арестованного, но штабс-капитан успокаивающе поднял руку.
— Не будем гадать. Время само расставит всё по своим местам. — Роман миролюбиво улыбнулся Кузьмину. — Кого-нибудь из нынешних помощников Неспешинской знаете? Не одна же она готовит покушение на Николая II.
Цветков нарочно не стал перечислять всех титулов царя, как того требовал этикет. Но его уловка не дала результатов.
— Я уже полтора года сижу в крепости, и не знаю, ни где находится Лидия, ни кто состоит в её группе… Извините, я очень устал. Позвольте мне вернуться в камеру.
— Последний вопрос, — сказал Рябичкин. — Какой принцип действия применяется во взрывных устройствах, используемых в террористических акциях вашими товарищами?
— Не знаю. Я никогда не занимался изготовлением бомб. Мои задачи в организации были другими.
Алексей кивнул Цветкову в знак того, что у него больше нет вопросов. Тот, в свою очередь, выдержал паузу и сказал:
— Мы не прощаемся с вами. Возможно, нам придется продолжить разговор позже. Вспомните на досуге, что вы ещё знаете о Неспешинской.
Арестант не ответил…
— Он явно имеет отношение к изготовлению бомб, — рассуждал Рябичкин, шагая по направлению к Комендантскому дому. — Но говорить не хочет.