Пришлось вновь обратиться к Генри Джеймсу. Брат всеми силами поддерживал работы М., он чувствовал здесь большие деньги. Возможно, очень большие. Коммерческая жилка заставила его пригласить итальянского учёного в Англию для продолжения исследований. И вдруг такие неприятности. Нужно было торопиться. Генри когда-то оказал услугу главе тайного общества луддитов, и вот теперь настало время отдавать долг. Для того, чтобы затянуть создание прибора Поповым, он предложил уничтожить лабораторную установку и просил брата быстрее перебираться на Туманный Альбион. Здесь, и только здесь, возможно скорейшее воплощение заветного устройства.
М. обманывал Генри. Его прибор ещё не был создан. Но признаться в этом он не мог. Поэтому уничтожить конструкцию русского учёного мало, нужна схема устройства, чтобы проверить свои догадки и победить наверняка.
Занавес раздвинулся и в свет огней рампы ступил верный Мауро. Мауро Боццони. Преданный раб, готовый убивать ради своего хозяина, ради синьора «Электричество». Всю свою жизнь он провёл рядом с М., все мысли и желания он подчинял ему. Обожание Мауро граничило с безумством. Только ему можно доверить следовать тенью за луддитами, позволить им уничтожить прибор, а потом забрать схему. Тайно, чтобы ни одна живая душа не знала. Пусть русская полиция идёт по их следам и даже если поймает, то никто не поверит, что они не уничтожали схему. Луддиты в понимании полицейских — вольнодумцы, революционеры. А с революционерами в России сейчас обходятся сурово. И нет им веры ни в чём.
— Мне нужна эта схема, — говорил он Боццони. — Если мы первыми не построим прибор, то жизнь моя будет бессмысленна. Мне будет незачем жить. Я погибну.
Мауро, с искажённым в ужасе лицом, слушал и, конечно, заранее был согласен на всё. Его Бог погибал, и любые поступки были оправданы.
— Спаси меня и принеси славу Италии!..
Вот оно что, дорогой читатель. Не Неспешинская обратилась к луддитам, а они к ней. Солгала опытная революционерка Колокольцеву. Солгала. Разве можно было пройти мимо такой возможности: влить свежую кровь в народовольческий террор и приписать лавры себе. Ах, как же слаб человече!
Боццони крайне удивился, когда заметил возле Морского училища в Кронштадте луддитов в компании с Колокольцевым с Лидией. И был просто поражён, наблюдая с ветки дерева через распахнутое окно, как Неспешинская прячет схему прибора русского учёного. Народовольцы, ничтоже сумняшеся, заняли его место! Как тут было поступать? Оставалось только следить за ними и искать возможность выкрасть схему. Такая возможность обязательно появится, надо только уметь ждать. Так и получилось, только несчастный Феликс Гофер на свою беду услышал шум и поднялся в кабинет. Пришлось его убить. Честь М. и слава Италии оказались выше жизни одного народовольца. Верный раб не смог переступить черту, за которой был путь к собственной свободе.
… Курьер подошёл и молча уселся на скамейку. Посидел пару минут, вздохнул, взял папку с деньгами, оставленную М. и отправился в здание вокзала, шагая уверенной походкой человека, привыкшего много ходить. Обогнув дежурного по станции, приветливо улыбнулся ему и исчез за стеклянными дверями.
М. сидел, задумавшись, глядя перед собой. Потом повернул голову и посмотрел на точно такую же папку, оставленную курьером на другом конце скамейки. Чёрная кожаная папка с тиснением, в которой лежали документы и схемы Попова. На картинке сверху был ангел, протягивающий кому-то огромное сердце.
Верный Мауро остался в России. В письме он написал о любви к русской девушке, из-за которой не может уехать. Понять этого М. был не в состоянии…
Заключение
Самовар шумел уже минут пять, всё никак не закипая, а Серафима звякала чашками в соседней комнате и периодически пробегала мимо открытой двери. Подготовка к традиционному утреннему чаепитию захватила её полностью.
— Вот уже и лето скоро закончится, — сказал Купавин, восседая за столом напротив Ивана Августовича. — А ведь, кажется, недавно только началось. Не успеешь оглянуться — пора и хлеб убирать с полей.
— Митрофан Васильевич, вы бы поторопили рабочих с ремонтом башни, — Штольцен откинулся на стуле. — Скоро дожди пойдут, а крыша ещё не перекрыта.
— Обязательно. Они мне обещали до осени управиться. Придётся напомнить… Что-то Алёша запропастился?
Но Рябичкин был уже рядом, открывал калитку в заборе, окружающем здание Канцелярии. С утра пораньше он бегал на почту, забрал письмо из столицы от Романа и корреспонденцию для станового пристава. Вот так пройтись утром по зелёным проспектам Новогиреево, вдохнуть душистый ранний воздух, поздороваться, поздравить знакомых с очередным прекрасным божьим днём — как он любил это. Такие мгновения и есть жизнь! Простые радости даруемые нам.