Эх, мои наручные часики с гномиком куда приятнее показывали время - молчаливо и ненавязчиво.
Кукушка оказалась несгибаемой и неубиваемой. Повернув ключик, Сима запустил вечный двигатель. Днем механическая птичка сообщала: "Тихий час настает: ку-ку, ку-ку", а вечером просвещала: "Детское время истекло: ку-ку, ку-ку" или поучала: "Спать пора, малыши: ку-ку, ку-ку". На следующий день Мэл потребовал выбросить часы, после того как в пять часов утра кукушка сообщила: "Я сосед снизу, вы нас залили: ку-ку, ку-ку". Но я отказалась. Мне еще никто не дарил подарки, тем более с неожиданностями. Мэл не стал спорить - чего доброго, разревусь. Зато устроил охоту на кукушку. Птичка оказалась юркой и резво пряталась за дверцами. Однако после трех часов бдения Мэл победил, надев-таки на клюв резинку от пищевого пакета с зеленью. Теперь кукушка издавала нечленораздельное мычание вроде "мгрл-дгрл" и, отработав, как полагается, исчезала в своем домике.
- Заслужила, - сказал Мэл птичке, вешая часы на кухне, подальше от спальной комнаты. - Радуйся, что не стала чучелом.
На работе Франц-Иосиф вручил мне перо - скромный, но приятный подарок. Стопятнадцатый тоже поздравил, зачитав зычным голосом белый стих, и презентовал перо. И Матусевич преподнес перо. И старичок-академик пожелал успехов, вынув из кармана... перо. И вообще, встречные и поперечные коллеги по цеху завалили подарками - перьями всех мастей.
Меня растрогало чужое внимание и участие. Получился самый чудесный день рождения на свете.
А на моем рабочем столе в лаборатории обнаружилась коробочка, в которой лежало яблоко, обвязанное красным бантиком.
Я рухнула на стул. Яблоко из пророчества, предсказанное оком! Следующее видение реализовалось - и года не прошло. Чей это подарок? Кто заходил в лабораторию, покуда на практических занятиях из меня лепили висоратку?
- Много народу мелькало, - развел руками Брокгаузен. - Не припомню точно.
Яблоко пахло чудесно. Летом, душистыми травами, медом... Как и букеты, что присылали зимой в медстационар.
Сердце ёкнуло, замерло и забилось тревожно.
Подняла голову та, что стала моим вторым "я". Насторожилась, да поздно. Меня уже не было в лаборатории. Сдуло, унесло.
Я стояла на вершине холма, подставляя лицо ветру, и юбка до щиколоток трепалась парусом.
Сделав ладонь козырьком, оглядывала с высоты косогоры, овраги, поля, рощи, свежую пахоту и озимые...
Левым краем идет темная кайма леса. У горизонта - далекая гряда гор со снежными шапками. Солнце в зените и косяки перьевых облаков. Блеск звонкой речушки, в которой ивы полощут длинные косы. Заливной луг с пятнами васильков и ромашек... Он идет ко мне. Приближается. Гладит, ласкает рукой полевое разнотравье... Этот мир - мой. Он дарит его мне. Кладет к моим ногам. Бери и владей...
Очнувшись, я поняла, что щеки мокры от слез. Долго плескалась у раковины, а краснота не проходила с глаз. Надо бы сделать холодные примочки.
Взяв нож, разрезала яблоко на дольки. Первая долька - мне. И вторая - мне. И третья - тоже. И четвертая.
Нельзя делиться. Ни с кем. А с ним и подавно нельзя.
Жевала механически и смотрела в окно. Чертовски соленая осень.
Цветы, что приносили в стационар, были от него, а я не догадывалась. Разве неожиданное открытие что-то меняет?
Он будет ждать. До конца жизни, как показало пророческое око. И неважно, куда нас забросит судьба. Октябрь навсегда сохранит вкус этой осени на губах.
Свой выбор я сделала давно. Простите, Альрик Герцевич. За всё.