Глина залегала глубоко под слоем чернозема. Места подходящей глины были давно разведаны, найдены и всем известны, за хутором уже выработали глубокие карьеры, глинища — наберись сил и терпения, вози да вози. Иногда станичные правления требовали с иногородних за пользование глинищем некоторую плату, с воза, если глинище оказывалось на станичной земле; генерал Шкуропатский на своей земле не мелочился.
Одному мужику каркас не поставить; Михаилу помогали Пантелей, Фадей, Данила и, конечно, отец. Ну а замешать с помощью лошадиных ног глину с водой и соломой, растолочь ее хорошенько своими ногами, а затем тщательно и аккуратно мазать стены и потолок, забивать пол можно и вдвоем.
Но чаще всего для замеса глины и обмазки стен приглашали родственников и соседей — на «помочь», на толоку. Это был праздник общего труда, бескорыстного, идущего от души. Работали весело, с песнями, шутками, подковырками, воспоминаниями, пожеланиями; такой труд скреплял отношения родственников и соседей дружбой, обнадеживал взаимной помощью и поддержкой на будущее; а поздний общий ужин под звездным теплым небом наполнял души удивительным ощущением жизни.
Вот и готов дом. Хата как хата: камышовая крыша, небольшие окошки и побеленные стены, чтоб жаркое солнце не слишком нагревало ее. Но кое-что и отличало хату Пести и Михаила от других: все хаты стояли к реке «спиной» и смотрели через дорогу на разлегшиеся напротив скирды соломы и стога сена, а их хата смотрела окнами на реку, пойму и широкую заречную даль; кроме того, Михаил сложил в хате русскую печь. У казаков и украинских переселенцев большая печь в хате вызывала насмешки, но достоинства ее оказывались велики, и русские переселенцы за нее держались. Особенно хорошо было печь в ней хлеб; неплохо и зимой прогреть на ней косточки. Русская печь и сейчас еще кое-где сохраняется в домах станичных и хуторских жителей, указывая на их русское происхождение.
Построен сарай для скота и птицы.
Много чего еще надо сделать на участке: огородить его сплетенной из камыша изгородью — «леской», вырыть колодец, погреб, сложить летнюю печь — «кабыцю», построить амбар, посадить сад, да мало ли что еще нужно для ведения хозяйства, но можно переходить в новую хату, пахнущую сырой глиной и крейдой — известкой. Жить уже можно. А доделывать, обживаться сподручней тут же, встав поутру.
По давнему славянскому обычаю, при вселении в новый дом прежде всего вносят икону, хлеб-соль, кошку, петуха и курицу, а затем входит семья и молится. Пестя взяла подаренную матерью на замужество родовую икону Богородицы, маленького котеночка, и вместе с Михаилом, оба почему-то сильно заволновавшись, зашли в хату. Затем занесли колыбельку, «колыску», с маленьким Сашей и выделенное молодым имущество.
Когда уходили от родителей, Михаил и Пестя попросили телку, чтоб вырастить и обзавестись коровой, но свекор ответил: «Сами наживайте». То ли обиделся на сына за отделение, то ли пожалел. Дали на обзаведение кур, овец, кое-какие инструменты для Михаила, ведь и сам Николай с Акулиной начинали свою жизнь здесь на пустом месте.
Утром громко прокукарекал в сарае петух, загорелся огонь в русской печи, поднялся дым над трубой, закудахтали куры, потекла жизнь в новой хате на краю хутора. Впрочем, крайней хата оставалась недолго, вскоре к ней пристроились Свенские, ставшие друзьями, затем Симоненки, Болтгаловы, Цирулики, Ковалевы. А по другую сторону жили: Верменики, Данила Рыбалко с семьей, Чикаловы, Топихины, еще Свенские и еще Свенские, Отрошки, Степанов Пантелей, Цыбули, еще Цыбули и еще Цыбули, Чередниченки, Степанов Фадей с родителями… В лучшие годы хутор насчитывал тридцать три двора.
Встав рано утром, молодая хозяйка и хозяин принялись за бесконечную череду дел, малых и больших, срочных и таких, что можно отложить, текущих и с большим загадом. Началась своя жизнь — жизнь своим домом, своей семьей.