Радовал Епистинью Филя. Он рос цепким, неунывающим, может, потому, что нашел свое любимое дело.
Его дело — работать на земле вместе с людьми. Он быстро стал звеньевым.
Ровесница Филиппа Вера Тимофеевна Свенская рассказала:
«Филипп раньше работал в первой бригаде, а когда стали создавать вторую бригаду и выбирать кандидатуру на бригадира, предложил свою, сказал: “Я буду бригадиром”. Его поддержали. Филипп сказал: “Баб в бригаду брать не буду!” Женщины и девчата шутили: как же, мол, обойдетесь без нас?..»
Без «баб» бригадир Филипп обойтись, конечно, не мог, тем более что они быстро покорили его сердце. Чем же?
«Работали с огоньком, шли на работу как на праздник. Вставали с зарей и — до заката, дотемна. Не думали, что нам отдохнуть надо — надо отдохнуть лошадям.»
Филипп говорит: “Девчата, а почему мы клятву не дали? Давайте поклянемся, что мы проработаем в колхозе пятьдесят лет”. Все сложили руки и поклялись. Я помнила эту клятву, проработала в колхозе пятьдесят четыре года, хотя была инвалидом второй группы. Воспитаны были: надо — значит надо, и не думай о себе», — рассказала Таиса Андреевна Литовченко-Дерюга.
Это было время, когда «жить стало лучше, жить стало веселей». После первых, злобных, голодных лет колхозная жизнь, особенно на хуторах, начинала налаживаться. Улучшились учет, контроль, пошли урожайные годы, стали прилично оплачивать трудодни.
В колхозной жизни: в общем труде, общих заботах и радостях, обнаружились заметные достоинства — хорошего труженика, толкового человека замечали и ценили все, он сразу вырастал и в своих, и в других глазах. На работу шли с песнями, с работы — с песнями, все словно помолодели.
В работе соревновались с мальчишеским азартом, передовой бригаде тут же на поле давали красное знамя, а отстающей — знамя из рогожки.
Удивительное было время! Ведь совсем недавно прокатился голод, прошли раскулачивания, целые станицы выслали на Север. Все было отодвинуто, как бы забыто, прощено. Жизнь определяли горячая общая работа, колхозные хлебные обозы с флагами, боевые собрания, колхозные праздники с большими общими столами, где дарили красные косынки, отрезы материи на костюмы и платья.
Надломленное дерево все-таки было еще полно сил, оно жило, зеленело. Гремели имена Алексея Стаханова, сестер Виноградовых, Паши Ангелиной, папанинцев, летчиков. Газеты были полны горячих, зажигательных сообщений, призывов. Время понеслось, как птица-тройка. И все же что-то запаленное, тревожное ощущалось за таким темпом времени, созданным искусственно, подхлестнутым. В таком темпе жизнь народа долго идти не может — он неестествен для него, ненормален. Не может тройка весь долгий путь нестись бешеным аллюром, лошади выдохнутся. Не может народ долгие годы жить и трудиться в бешеном темпе, это невозможно, ненужно, вредно. «Не переводя духу, дальше ворот не добежишь». Всегда требуется время для неторопливого осмысления жизни, всего происходящего в ней, чтоб оглянуться вокруг, перевести дух, порадоваться и попечалиться, не может жизнь состоять из одного лишь труда. Но похоже, что Сталин и его соратники не очень хотели, чтоб люди задумались над происходящим в стране, задумались над тем, что снова нет у них ни земли, ни воли. Надо так загнать всех в работу, в классовую борьбу, в подозрительность, чтоб некогда было и головы поднять, и в чем-то засомневаться.
Все силы в колхозе отдавали работе, а Филипп в этой работе прямо купался. Лучшего для него и придумать невозможно. Одним из первых Филипп стал применять недостававшие чернозему минеральные удобрения, организовал сбор по хутору золы из печей, птичьего помета. Все шло в дело, земля отзывалась хорошим урожаем.
Бригадиром Филипп оказался строгим, въедливым, но человек-то он все равно был свойский. Любил вареники! Идет по хутору в неизменной своей большущей кепке, поведет носом: «Так, у этих сегодня вареники с творогом, а у этих со сливами».
«Ну как, Мария, твои вареники с творожком готовы уже?» — шутливо кричал он какой-нибудь хозяйке.
«Да как ты узнал, что у меня сегодня вареники с творогом?»
«По запаху чую!»
«Ну, заходи! Попробуешь», — приглашала хозяйка.
Филипп не отказывался, шел отведать. Хвалил хозяйку. Ну как после этого не любить Филиппа, а тем более держать на него какое-то зло!