— Это говоришь не ты, — встреча с девой в свадебном платье высушила его силы, заместо улыбки Магнус выдавил беспомощный вздох, — это говорит твой жрец, твой архиликтор. Я знаю своего брата. Его трудно уговорить на убийство. Это страх перед богами, это он творит бедствия твоим несчастным доверием. Все мы такие. Все мы заблуждаемся. Суд поймёт. Денелон поймёт… И я тоже понимаю.
— Лжёшь, — выпалил Сцевола.
— Я люблю тебя, брат. Тебе грозит казнь, но я знаю нужных людей, в самом худшем случае нам помогут бежать. — Магнус подался назад, не разумея, что делать и как себя вести. Он не боялся смерти. После Фанаты Ландарус он не боялся вообще ничего, словно весь животный страх безрукая дева выпила, как вино из предложенного кубка. В этом году в Альбонте уже иссохла вишня, но она зацветет следующим летом, на его именины, и впервые ему захотелось встретить цветение вместе со старшим братиком, как в детстве. — Когда всё закончится, ты отправишься со мной в Альбонт? Не губи себя, братец, не губи!
— Лжёшь, лжёшь! — Уста Сцеволы красноречиво утверждали это, но глаза метались и сомневались. Брат Магнуса боролся с фанатиком, верующий невежда боролся с образованным патрицием. — Боги избрали Нас для свершения их дел! Они и тебя избрали, Мы говорили об этом в Храме Талиона, об этом вещали Они Сами через овна! Почему!.. почему ты не хочешь встать с Нами на одном пьедестале, а упираешься, как строптивый осёл перед жерновом?!
— Потому что избранных нет, Гай, мы у судьбы не заложники, не слуги и не рабы.
— Гай Ульпий Сцевола выбрал свою судьбу, — опередил Хаарон.
— Ты не оставил ему выбора.
— Всё лопочешь, но ничего…
— …не знаю о богах, выборе, чести или каких-то ещё красивых словах, которые ты повторял на проповеди? Если бы собралась толпа, она бы самозабвенно слушала твои речи, люди — ламия бы их пожрала — так падки на слова! — Магнус долго смотрел на него, очень долго, прежде чем перенести груз своего взора на Сцеволу. В реальности всего происходящего он уже не сомневался. «Жаль, что план канул в Лету. Жаль, что Денелон ошибся». — Я не избран, братишка. Никто не удерживает падающую Башню, нет титанов, нет и фениксов, а ночь не думает отступать, гляди, ей ничего не мешает. За вашими спинами зреет вечер, сдаётся мне, дураку, это вечер не только дня. Красивые слова? Красивые и страшные.
— Ваше Величество, у нас нет времени, — ввернул архиликтор, и переглянулся с Хаароном. — Центурионы расставляют палатки. Верная противнику городская когорта засела в Посольском квартале, но архонт Хогус справляется и без нас, а вот план штурма Базилики отлагательств не терпит.
Магнус отрицательно покачал головой.
— Не делай этого.
Сцевола колебался.
— Не поступай неразумно.
— Неразумно? Неразумно?.. — Обида коптила его душу. Прищуренные глаза брата во веки веков не врали ему. — Мы магистр оффиций и закон, которому он служит. Были магистром. Лишь то разумно, что в соответствии с порядком и справедливостью.
— Покончи с ним, твоё величество, — советовал Хаарон.
— Захватывать власть противозаконно, ты знаешь это, брат.
— Мы — почти Архикратор, — он выпятил губу и напряг скулы. Потянулся за клинком, ножны которого стискивал от злости. — Мы поменяем действующие несправедливые законы, справедливость восторжествует, беззаконие исчезнет, оно уже исчезает! Ты не веришь, ты никогда в Нас не верил…
— Если ты Архикратор, где твоя корона и твой трон?
— Эти оскорбления не стерпели бы и Боги! — Хаарон подошёл и взял у Сцеволы ножны с клинком. — Довольно!
— Что — довольно?
— Склонись перед Его Величеством и он подарит быструю смерть!
— Не подарит, — уверенно провозгласил Магнус. — Он на моей стороне, не на твоей. Одно его слово, один жест, и твоим интрижкам вскоре настанет конец. А их ведь до кучи, да, приятель? Интрижек, что ты плетёшь за спиной у моего брата!
Сцевола обернулся к Хаарону, красный от гнева и заката.
— Интрижек? — шелохнулся он. — Что он бормочет, о жрец?
— Не слушай его, твоё величество, он помешался, — рассыпчатый звон выскользнул из ножен, авгур приставил гладиус к шее Магнуса.
Трибун не побежал, да и не было, куда бежать, спина ощущала шершавый камень стены грота, ликторы загородили выход, в потолке зияла провалившаяся дыра в подземелье, но до неё уже не достать без лестницы. Магнус надеялся, верил и знал, что Гай Ульпий Сцевола не даст причинить ему зла.
Избегая смотреть в ледяные от ненависти стекляшки авгура, он представил Альбонт, отца, матушку, сенокос на пашнях, первую ночь с девушкой, радость от поступления в школу ораторов и гордую улыбку старшего брата по её окончании, его первое судебное дело, первую победу, первое поражение, первую лошадь, подаренную тётушкой Гликерой…
Сталь уже пробовала на вкус его кровь, когда он заметил выскользнувшую тень. Магнус не успел понять, что к чему, не успел закричать, не успел сказать «стой!», как она толкнула Хаарона и чем-то увесистым и тяжеловесным ударила Сцеволу по плечу. Брат вскрикнул. Суета заполнила пещеру до потолка. Хаарон свалился, изумлённый и озлобленный.
Вылетела другая тень.
— Хватит! Хватит!
Другая тень, легче и смертоноснее.
— Бежим, патрон, бежим!
Длинная тень, длиннее жизни.
— Что вы стоите!
Она жалила воздух тысячью шершнями. В её тени копошились пауки, росла паутина, плелись судьбы живых и язвительно улыбалась Фаната Ландарус, безрукая галлюцинация из подземелий городской тюрьмы. Секунда — метражом в одинокую вечность, миг — горше ласки безумной невесты, слаще адских мук — и тень выпустила из живого сердца кровь и крик.
На полу, проткнутый копьём, умирал Гиацинт.
Сенехаментор
ДЭЙРАН
Подземелье выплюнуло их, будто большая хищная рыба — застрявшую в глотке рыбёшку, и Дэйрану с его верной подругой Хионе даже не довелось привыкать к ненастным краскам первой осенней ночи, темнота лишь отодвинулась, но испарилась не насовсем. Докучала она и тогда, когда они оказались в Деловом квартале на руинах заброшенной бани, и тогда, когда поплелись по закоулкам, встречая солдат и конвоируемых пленных. Теплилась мысль, что Варрону повезло выбраться из потайного хода в нужном месте. Мужчина он со смекалкой, дотянет, но проверить так оно или нет было необходимо хотя бы из найденного ими обоими чувства взаимопонимания. Вдобавок, враг моего врага — мой друг.
В облаках увязли небо и убывающий Лотмайн — неприятное известие для глаз, ибо первое, что хотел видеть Дэйран, вытащив себя и спутницу из душных пещер, это красоту звёзд. Звёзды были тем немногим, что одинаково видели и жители Аргелайна, и Верные. Пленительные творения Единого, звёзды олицетворяли надежду, а её недостаток Дэйран и испытывал — с того момента, как в Аргелайне разыгрался переворот и над Агиа Глифада навис дамоклов меч.
Тени, скрывшие их, позволили беспрепятственно дойти до ворот на территорию дворцового комплекса. К Дэйрану вернулась эйдетическая память. Свежий поток воспоминаний пробил неизвестно кем выстроенную плотину, и ныне при взгляде на какую-нибудь сложно организованную улицу или переулок, воин играючи достраивал в уме схему передвижения. Деловой квартал сменился Сенаторским, в Сенаторском перекрыли главную дорогу, но этериарх Сакраната не был бы этериархом, если бы не нашёл запасной путь. Воспользовались они, как и днём ранее по пути в Сенатос Палациум, домами фектонов — но выбрали лазы в водостоках и крыши зернохранилищ.
А спящему городу снились кошмары. По главной дороге маршировали войска, горели боевые кострища. Неслись повозки с оружием. У Великих ворот бурлила давка, кто-то желал уехать из Аргелайна до наступления утра. Раздавались голоса, пьяные восклики, кашли, квохтали куры, каркали вороны, тявкали собаки, зажигались и потухали окна. В этом ночном хаосе у Хионе обрывалось сердце, она не раз и не два упрашивала Дэйрана бросить Варрона и возвращаться к Тобби.