«Надо передать Марку… проработать все варианты… готовиться к худшему!»
Магнус направился к Тимидию.
— Принеси пергамент и перо.
«Я должен составить речь».
Суровый, но Закон
СЦЕВОЛА
Комициум. Место справедливого отмщения под открытым небом, окружённое колоннадой. Девять сотен лет оно венчает благородство эфиланского права, его неотступность и непримиримость.
Когда-то на вымощенной мрамором площадке Валент Аверкрос произносил обвинительную речь против разбойников. На цельнокаменных скамьях у арочного входа сидели мятежники Северного Бунта, воинственные гюнры, посмевшие восстать против эфиланского мира. За обсидиановым столом, под неумолимым взором статуй Четырёх, сидели судьи, изрёкшие приговор прислужникам Старых Традиций.
Весь комициум дышал историей. Сегодня он услышит новый вердикт — презренному Марку Цецилию и его сподручным.
Сцевола явился до первых соловьёв, когда скамьи ещё пустовали. Чувствуя себя бодро после пары кубков креплёного вина, он взошёл по ступеням на площадку для дебатов. Магистр держал увесистый кодекс законов — то, чьими устами он будет говорить, когда солнечные часы покажут одиннадцать.
На его кафедре лежали протоколы обыска дома Цецилия и акт исследования виллы сиятельной Клавдии. Если первый уликами похвастаться не мог, то последний заинтересовал его больше. Ликторы рассказывали, как на участке виллы было найдено тело, закопанное живьём; принадлежал труп владелице или же, напротив, был посторонним — установить не смогли, слишком мало осталось от человеческого вида. «Не страшно», подумал Сцевола, «если Клавдия мертва, Юстиния опознает её по родимым пятнам».
Сердцем магистр оффиций не хотел, чтобы девушка плакала, узнав об этом, он только-только сумел вдохнуть в неё жажду жить безунывно, а что будет, если она растеряет её, если снова впадёт в тоску и проклянёт так полюбившееся ей море?..
Прошлым вечером они расстались в дворцовой роще, и она сказала, что готова навсегда покинуть архипелаг Флосс, чтобы начать новую жизнь в богатейшей столице мира. Что бы не случилось.
Сцевола продолжал читать.
«Установлено, что права обвиняемого Марка Цецилия будет защищать Магнус Ульпий Варрон, открыто объявивший это перед достославным архиликтором Руфио».
Магнус взялся за дело? Любимый брат против него? Это частично выбивалось из планов Сцеволы на их содружество. Он попробует выгородить плебея. Как всегда… глупый младший братец. Но, пусть так. Когда он проиграет, он поймёт, что не всякий простолюдин стоит его времени.
Остальной текст был неинтересен. Сцевола, отложив акт, перевёл взгляд на Четырёх Божеств, восторгаясь их мощью и красотой. Ласнерри, Салерио, Талион и Ашергата стояли в одной позе, царской и горделивой, в их белокаменных дланях были свитки. Ныне Талион бо`льший среди них.
«Достойны ли Мы стать его помощником?» — предался размышлениям Сцевола. Его учили, что если смертный исполняет веление Божеств, после своей кончины он сам станет богом, меньшим, да… но таким же бессмертным.
Когда тёмная стрелка показала десять с половиной, в комициум стали заходить участники процесса. Первыми преторы — в церемониальной лорике сегментата, с бордовым плащом до колен, где белый трёхглавый орёл, окруженный эмблемами эфиланских амфиктионов, расправил крылья. Они воссели за обсидиановый стол, четверо, по числу пантеона.
Вскоре появились свидетели и подозреваемые. Сцевола узнал старого Лефона, заику Тимидия. Пришёл даже Реюс — его выпустили из клетки на следующий день, говорят, нашли трясущимся и в предобморочном состоянии. Незадачливый любовник Клавдии потерял спесь, получил пару порезов (обвиняя некую Фанату Ландарус, но не магистра) и трусливо избегал встречаться взглядом.
Юстиния сегодня была в тунике из оранжево-персикового шёлка. Она подвела глаза чёрным. Губы блестели хной. Она уселась на скамье для гостей с Марком Алессаем — её родичем; друзьями и купцами из Флосса, писцами Акта Дьюрна и асикритами суда.
Обвиняемый плебей и Магнус прибыли за десять минут до начала, вместе с группой неизвестных. Магистр кивнул брату, приветствуя, трибун ответил тем же. Защитник встал за свою кафедру, обвинитель в лице Сцеволы — выпрямился, подозвал ликтора и приказал копию протоколов положить на кафедру народного трибуна, ибо ему разрешалось ознакомиться. Архиликтор Руфио тоже был на суде, обязанный исполнить приговор.
— Заслушивается дело Марка из рода Цецилиев, супруга анфипатиссы Юстинии, дочери почтеннейших Эола и Минервы из дома Алессаев, префектов Урбикона Железостенного, — грянул примас[1]. — Коллегия преторов просит передать все материалы по делу и принести клепсидру, дабы обычай был соблюдён.
Ликторы положили судьям все протоколы, акты и ходатайства. Асикриты — белокурые юноши в подтянутых туниках, слуги суда — притащили конусообразный чан, наполненный водой, и приставили к нему трубку с поплавком и шестью отметками.
Примас продолжил:
— Первым произносит речь сиятельный Гай Сцевола из дома Ульпиев, магистр оффиций. Время пошло!
Открыв крышку, асикриты выпустили воду из чана, капля за каплей наполняющую трубку. Когда поплавок достигнет первой отметки в десять минут, речь нужно окончить.
«Не посрамим тебя…»
Магистр откашлялся и громким выразительным голосом начал:
— Достославный суд! Некогда в уютном Посольском районе жила дева, юная, достойная своего имени, прелестная, гордость своего покойного отца и надежда овдовевшей матери. Ей было шестнадцать вёсен — возраст первых любовных страстей и первых жизненных забот. И вот однажды любимая сестра приезжает к ней на именины, и обнаруживает, что девочка исчезла. Идёт третий день, четвёртый, пятый. Не появляется юная Клавдия. Тогда сиятельная Юстиния, она сидит сейчас перед вами, — он указал на девушку, — обращается к Нам и рассказывает о своей жизни. Как выдали её замуж во Флоссе за оборванца, за жалкого рыбака и торгаша соусов, как он оставил её, и как поклялся отомстить всему их роду, отправившись… куда, конечно?.. в Аргелайн.
Сцевола смерил взглядом рыжебородого гюнра. Он переговаривался с Магнусом, и косился, словно шакал, замышляющий напасть на леопарда.
«О чём думает этот плебей?»
— Вы спросите, как Цецилий нашёл виллу Клавдии? Всё просто. Он воспользовался услугами своего пособника Тимидия, слабоумного недоучки, который помог ему втереться в доверие к Клавдии! Об этом, и вы можете удостовериться, говорят все свидетели, в том числе благородный Лефон и славный муж Реюс. Так, они утверждают, что Юстиния часто принимала у себя торговцев пряностями, и естественно, что они не могли знать про Цецилия и назвать его имени. Но, казалось бы, почему вы должны верить Нашему слову? А вот почему, достославные: свидетель Реюс последним видел, как люди в белых масках что-то делают в гинеконе Клавдии, и он может поклясться честью своего отца, что у одного из незнакомцев были волосы медного оттенка. Не так ли, Реюс? — Аристократ кивнул, не глядя на Сцеволу. Судьи напряглись. — Узрите ныне Цецилия, присмотритесь, это его волосы. А это, — он, подозвав ликтора, вынул из мешка белую маску и поднял над собой, — его преступная личина! И были бы Мы голословны, если бы вторую такую же маску не нашли в его доме Наши верные ликторы. Подводя итог сказанному, обвиняем Цецилия в похищении Клавдии, и просим назначить ему наказание в виде десяти лет заточения, столько же и слуге, за пособничество!
— Время истекло, — объявил примас, указав на поплавок. — Суд просит предъявить доказательства.
Второй ликтор положил на стол точно такую же маску, которая была в мешке у первого, и акт исследования дома.
— Преступник! Преступник! — затрещали гости.
— Итак, — вновь говорил глава судебной коллегии, — суд благодарит магистра за его речь, и спрашивает обвиняемого, согласен ли он с предъявленным обвинением?
— Не согласен, — твёрдо ответил плебей.
— Суд вынужден причислить к обвиняемым и Тимидия, слугу сиятельной Клавдии. Архиликтор, наденьте на него кандалы.
— Судьи! — сказал Магнус. — Беру его под свою защиту.