Долг редко соседствует с желанием.
— Мы распорядимся передать какой-нибудь пустующий дом в Посольском квартале, а пока волокита не закончится, временно поживёте у Нас на вилле.
— Не хочу навязываться, — мягко ответила она.
Сцевола не привык отступать.
— Мы почли бы за честь!
Юстиния скованно посмотрела под ноги.
— Я патриция, а вы хотите превратить меня в нищенку.
— Нет, — ему это и в голову не приходило, — почему, госпожа? Вы — Наша гостья.
— Ваша Светлость, я смогу позволить себе ещё пару ночей среди лемуров…
Она подобрала волосы и спустила их на спину, обнажая шею и плечи, в этом коротком жесте проявилась какая-то неуместность.
— Простите, — вымолвила Юстиния.
— За что? — Сцевола скрыл своё разочарование.
— Я обвинила вас… я не должна была… вы сделали, что могли.
— Бросьте, этого требовала справедливость.
Кладбищенская тропа побежала по склону холма, изрезанного выбоинами от строившихся могильников. Двумя дряхлыми башнями и развёрнутой пастью посередине вытянулись Костяные Ворота, ведущие в Сенаторский квартал.
Юстиния оглянулась. Сцевола невольно оглянулся тоже. Дальние родственники Алессаев не поспевали за ними, а дым от костра вился столбом. Наверху оставался только Хаарон, мудрый жрец ждал, когда можно будет собрать прах и отнести его в Залы Прощания.
«Это не займёт больше часа» — прикинул Сцевола. Ему не терпелось поговорить с авгуром о Юстинии.
— Только лишь справедливость, Ваша Светлость?
— Что? — забыл Сцевола.
— Всё это время вы говорили так, будто сводили личные счёты с преступниками.
Отчасти она была права. Магистр подумал, как лучше ответить.
— Нарушение закона есть оскорбление для Нас, но Мы не себе служим, а Закону, и поэтому не всё ли равно, по какой причине казнят убийцу вашей сестры? Важно, что его казнят. Это обещание Мы выполним.
Дева не обрадовалась и даже не поблагодарила.
— Я не ищу его смерти.
— Он убил Клавдию, — жёстко сказал Сцевола.
— Его смерть вернёт мне её?
Он покачал головой.
— Нет.
— Если бы хотела мести, верней всего, я бы с вами и согласилась… а я не знаю, чего хочу. Бессмыслица. Глупость какая-то. У вас было такое, Ваша Светлость? Ощущение, что любой поступок ровным счетом ничего не поменяет?
— Мы думаем, Клавдия бы хотела отмщения, — возразил Сцевола, убеждать Юстинию было сложнее, чем обычных людей: маски давались труднее.
— Я говорю не про Клавдию. Как думаете?
— Нет, не было, — по правде говоря он не помнил.
— Обидно, — Юстиния сморщила носик. — То есть вы не поможете мне.
— Ошибаетесь.
Девушка замедлила шаг. Её глаза в задумчивости занимались воротами, чья решётка и впрямь сделана из костей.
— А я бы и так не приняла вашей помощи.
— Почему? — удивился Сцевола.
— Думаю, могу позаботиться о себе.
— В таком случае зачем Нас спрашиваете?
— Потому что… не знаю! Почему-то. Это бессмысленно, да. — Её выдавали руки. То она теребила ими серёжку, то гладила подбородок или, сцепив их около живота, сминала пальчики. — Наверное, вы единственный человек в Аргелайне, который озаботился моей проблемой.
— А как же достопочтенный Марк Алессай?
— Кузен… он хороший, но не из тех, кто готов поступиться временем.
— И у Нас времени немного. — «Но для тебя его сколько угодно, прекрасная!»
В её неглядящем повороте головы было что-то от смущённой девчонки лет семи, которая провинилась и теперь боится.
— Вы потратили его ради моей семьи. Марк бы…
— Сиятельная!
Она запнулась. Коротким быстрым рывком Сцевола ухватил её за плечо. Успел! Успел! Подбежали сервы, бросились к ним оранжевые зарева факелов.
Вместо «спасибо» она сдержанно кивнула. Вместо улыбки — поправила причёску. Но душа магистра, не обиженная неблагодарностью, всё равно возликовала.
«Пустяк… но какой!»
— Боги хотят, чтобы Мы помогали вам, видите?
Под ногами валялись обломки могильной стелы.
______________________________________________________
[1] Лутрофора — в Эфилании вид храмовой амфоры.
[2] Хор — растение, почитаемое язычниками Эфилании, его сок позволяет обратиться к богам, а также служит дополнением к жертве. Растет в южных районах архипелага Флосс, и больше напоминает гигантский хвощ, чем дерево.
[3] Велень — материал для письма или книгопечатания из шкур млекопитающих.
Виды молчания
СЦЕВОЛА
Остаток ночи Сцевола провел с Юстинией, убедив её, что прогулка по Набережной освежит её, а морской воздух сдует тоску. Раньше ему и во сне не привиделось бы, что так приятно бесцельно гулять, но в компании с юной госпожой Алессай магистр позабыл о целях, как позабыл себя вчерашнего — и хотя большую часть дороги они ничего не говорили, наклоняя слух к кадансу шумов ночного берега, это было особое молчание. И конечно же оно коренилось не в недостатке слов. Их у оратора с избытком…
Есть основание полагать, что молчание бывает разным. До того, как они пришли на набережную, Сцевола завёл разговор о богах и законах, но Юстиния перестала выглядеть заинтересованной. Она как и прежде шла рядом. Она реагировала на его просьбы. Кивком согласилась прогуляться до Набережной. Но — безмолвствовала. Это было трагическое молчание, которым оплакивали покойного, когда всё уже сказано на траурной церемонии, но оставалось невысказанным кое-что ещё, а собеседник не подходил. Молчание задевающее. Под его гнетущим покровом Сцевола опасался наговорить лишнего.
Следующим было молчание переминающееся, скомканное. Им довелось проходить через бывшую Торговую Площадь, на которой с тех пор, как её закрыли для продаж, собирались фестивали. Случайно зацепившись взглядом за празднующих гуляк, Юстиния и саму себя выволокла из оцепенения, и Сцевола, обнаруживший её посветлевшей и бережно поправляющей волосы, подтянулся следом. Ему праздники были неинтересны, ежегодно в сочельник Сбора Урожая толпа в масках танцевала, обменивалась хохотом, пускала шутихи, а те взрывались, оглашая округу… Ничего необычного. Интересна ему была только анфипатисса, которая на минутку выпала из уныния, как луна выпадает из дневного неба — и вроде бы прославленный судебный оратор должен оживить разговор, увести за собой занимательной речью, пока можно, но ему будто отрезали язык, Сцевола поклялся бы на костях отца, что это чувство скованности не посещало его со дней стеснительной юности.
И девушка тоже, вздыхая всегда, когда хотела произнести, не развеивала это молчание — молчание второго типа, неловкое и неприкрытое, как голое тело, выставленное на всеобщее обозрение. «Или унизительное, как бог, ставший человеком» — вспыхнуло у Сцеволы в голове, когда тусклые огни Набережной познакомились с факелами сервов.
Одним Богам известно как, но лавры первого слова в густом морском воздухе все же достались ей. Сладкозвучный голосок Юстинии освободил его от бремени.
— Она куда-то ведёт?
— Кто? — Слева было столько улочек между летними виллами, что вопрос девушки мог относиться к любой из них.
— Эта улица.
— Нет, Набережная — это не улица, — поправил магистр, удерживаясь от педантичного тона. — Мы выйдем к Сенаторскому кварталу. Это центральные улицы. И там, если хочет Наша прекрасная госпожа, разойдёмся.
— Не называйте меня так, — смутилась она. «И смущение бывает красивым», счёл Сцевола, разглядывая её с полуоборота.
— Мы вас оскорбили?
— Не называйте меня прекрасной госпожой.
— Почему?
— Вы магистр оффиций, а кто я?
— Позвольте не согласится! — Его ответ получился мягким и непринужденным, как у детей, когда они гладят кошачьих детенышей. — Вы — самое прекрасное, что Мы видели на свете.
Она задержалась. Оглянула море. «„Я больше не хочу видеть море из окна“, говорила ты, зачем же смотришь на него сейчас?»
— Самой прекрасной была Клавдия.
— Мы не узрели вашу сестру в расцвете, но лучшим напоминанием о ней являетесь вы, милая Юстиния!
— Правда?