А весной Константин умер. Но к тому времени Магнус уже снял с себя бремя отцовских наказаний и был несказанно ему благодарен. То был урок на всю жизнь. 20-ого числа месяца Дремлющего солнца он едва не лишился всего, что должен иметь уважающий себя народный трибун, и из-за кого? Из-за женщин, из-за влюбленности. «Поэтому, Ги, ты не знаешь во что ввязался!»
Магнус собирался дать юноше пару советов, как вести себя с девушками, но в этот момент дверь гостиницы хлопнула и в столовую вошла стража, гремя каблуками сапог. Они моментально приковали все взгляды постояльцев, осмотрелись, перебросились между собой сбивчивыми предложениями, но направились не к стойке (Тобиас уже был тут как тут, чтобы обслужить добрых вершителей правосудия), а к столику, за которым сидели Магнус и Гиацинт. Их панцири клевал трёхглавый орел, на поясах болтались змеевидные клинки, голову закрывали шлемы с кисточками. При их приближении Варрон почувствовал, что сжимает кулак в надежде излить свою ярость — все солдаты убийцы, думал он, а солдаты Сената ещё и любят убивать.
— Господин Магнус Ульпий Варрон? — осведомился один из них. — У нас важное поручение.
Шлем сняла начисто лысая образина, такая же, как бесчисленное количество других лысых образин, пополнявших эфиланский легион от века.
— Выкладывайте, — презрительно бросил Магнус, запивая остатками спиртного ненависть к воинскому сословию.
— Сенат и Народы Эфилании вызывают вас на заседание, приуроченное ко Дню сбора урожая, — пророкотал стражник, устремив глаза на потолок (они были выпуклыми, как у рыбы, поэтому Магнус мысленно окрестил его Воблой). — Оно начнётся сегодня в полдень. Нам приказано сопроводить вас в Сенатос Палациум, чтобы обеспечить безопасность в связи с событиями недавнего прошлого.
Магнус зарычал про себя. Ему вовсе не нужны попутчики.
— У меня есть ноги, парень?
Вояка с бестолковой миной поглядел на его ноги.
— Есть?
— Да, — неуверенно протянул он.
— Видишь, я могу и сам дойти.
— Увы, почтенный, — его кислая улыбка и снисходительная интонация были просто оскорбительны, — это приказ консула Люциуса. Мы не в праве нарушать его.
— Позволь хотя бы одеться. — Он вытер лоб, окинул взором скучающего амхорийца. — Ги, идём. — Трибун уже вставал, когда солдат, крякнув, достал откуда-то конверт с личной печатью Люциуса Силмаеза: плуг, лев и звезда.
— Я уже прочитал твой доклад, — сказал Магнус. — Можешь заткнуться.
Стражник насупился.
— Письмо от господина Силмаеза, — и протянул бумажку трибуну. Этот натруженный жест не терпел отказа, хотя Магнусу было всё равно, он бы с легкостью послал его на все четыре, если бы не приказ консула.
«Так уж и быть, Вобла», — с этой мыслью он взял конверт, сорвал печать и вытащил из него лист пергамента.
Сначала ему не хотелось читать вообще, но потом… внимание затянуло с первых слов.
Дорогой трибун!
Я не стал бы писать тебе без крайней нужды. Знаю, всё между нами уже решилось (так ведь?), и ты согласился подумать над тем, поддержать ли меня на выборах, которые к нашему общему ужасу пройдут сегодня. Но есть пара иных вещей, по коим я выскажу свою позицию.
Первое. Мои обещания остаются в силе: если выберешь мою сторону, а я стану тем, о ком мы говорили на прошлой нашей встрече, тогда казни будут отменены, народ заживет если не счастливо, то по крайней мере без поборов. Я даже договорился с Денелоном провести кое-какие реформы в судебной системе, и много чего ещё исправить, что давно требовало сильной руки влиятельного лидера, пока Её Высочество не вернётся из путешествия. Спросишь, откуда я возьму деньги на наши реформы? Об этом и многом другом, что ждёт наш триумвират, я тебе расскажу при личной встрече в Сенате.
Второе. Разрешение на пересмотр дела Цецилия ещё у тебя? Как всё закончится, занесёшь его Денелону, правда, не обязательно это делать в ближайшее время. Могу с уверенностью сказать, что мой любезный друг помиловал твоего плебея, не найдя в его деяниях никакой вины, о чём был уведомлен и наш с тобой общий знакомый. Видишь, я выполняю свои обещания, Варрон!
Третье. Я знаю, как ты любишь лысых мускулистых людей с длинными мечами. Но будь с ними помягче, хорошо? Пока не станет известно, кто организовал пожар в ипподроме, сенаторам следует быть осторожными, возможно, виновник на свободе. Этим делом мы тоже займёмся, но в свою очередь. Сейчас главное — большие перемены!
Да хранит тебя твоё везение,
Л.С.
PS.По прочтении письмо сжечь.
Магнус скомкал пергамент и забросил его в кубок на виду у озадаченной стражи.
— Что там? — спросил Ги.
— Представь, что от тебя забеременела лошадь. Представил? Это хуже! — Он поплёлся в свой номер, на ходу подбирая колкости, какими осыплет Люциуса на заседании. Припомнит и «лысых мускулистых людей» и «сильную руку влиятельного лидера».
У лестницы Магнус нечаянно задел корзину с мусором, и та повалилась на пол; всё, что он сделал — это переставил её, опустевшую, на другое место.
«Сейчас главное — большие перемены!»
___________________________________________
[1] Месяц Дремлющего солнца — первый месяц весны, на который приходится день равноденствия, единственный, находящийся календарно в разных годах (20 дней в прошлом году, 8 дней в будущем году). В эфиланском календаре 10 месяцев, каждый из которых длится 28 дней.
[2] Патер фамилиас — правовой термин, обозначающий статус отца, как единоличного главы всего семейства.
Где сказками и не пахнет
МЕЛАНТА
Слёзы смывали проходы и вертикальные трапы, по которым меня вели, как пойманного воробья, чтобы упрятать в каюту на срок перелёта.
«Луан, Луан!» — заставляла я Джорка и его сподручного выучить сладкое имя, зазубрить его, ведь это будет последним, что они услышат, когда дядюшка уничтожит Вольмер. «Луан!» — я кусалась, если могла, пока медная дверь со ржавым скрипом не захлопнулась, отрезая меня от неё.
Но даже тогда, громко воя, я била кулаками пол, представляя лицо Толстого Шъяла и консула Силмаеза — ребро ладони закровоточило, на стальном настиле — пятна… Но боль не отвлекла, а Луан не вернулась.
Чем, всемилостивые боги, заслужила я столько ужасов?
Раздавался хруп шестерней. В увлажнённые ноздри пробирался запах масла. Вырывающиеся крики стянули горло и от неудержимого плача я задыхалась. Потом свернулась калачиком, и так лежала, не выискав смелости подняться.
В мыслях жглись раскалённые угли: когда слёзы иссякли, их восполнили горькие догадки. Нечестно! Абсолютно нечестно! Луан накажут за обиду консула, конечно, Силмаез обид не прощает… а что ты, Мели? Ты никак не поможешь… и это — другу, которая столько помогала тебе!
Теперь я одна, на корабле из сказок, где сказками и не пахнет.
Я с позором устремилась в себя, как подбитый селезень перед падением на твёрдую землю. Не скоро удастся узнать, что случилось с Лу. Пройдёт время, пока вернусь в Амфиктионию — или не вернусь никогда. А если случится чудо, и какой-нибудь бог из тех, о которых говорил Серджо на последних уроках, возвратит меня в Аргелайн, с каким горем и трепетной совестью посмотрю в глаза Луан? Если будет, во что смотреть…
Серджо… мы договорились встретиться сегодня утром. Как глупо было обещать учителю того, чего не в силах выполнить, как безобразно, как недостойно будущей Архикратиссы нарушать слово!
«Прими решение или его примут за тебя», родился в моей кружившейся голове сенильный голос, мудрый как ветер в горах. Я не послушала его советов и позволила собой манипулировать, да в прибавку смирилась с этим, побоялась, будто Луан отнимут навсегда. Как глупо! Лучше бы отказалась, зато с подругой точно было бы всё в порядке…
Шмыгнув носом, я обречённо посмотрела на стену-решётку, где двигались шестерёнки. Вот бы сломать одну из них. Закидать чем-нибудь, чтобы остановились, чтобы… нет, конечно, Толстый Шъял не даст сломать летающее судно. Глупо верить в… глупо думать…
Я не запомнила, как усталость и горе сбросили меня в бездну сна — в нём ощущался тот же необоримый страх. Там, где разум обычно отдыхал от реальности, Шъял преследовал меня. Тучного его тела не видела, были только хлопанье рук и уродливый хохот, хлопанье… и хохот…