Вечером низенькие увальни принесли сундук с вещами и поставили столик с ужином, а сами поспешно удалились, затворяя круглую дверь. Проснувшись — и жалея об этом, я подобралась к кровати, тяжко, как раненый зверёк. Есть не хотела. В принципе ничего не хотелось, кроме смерти. Горло болело, язык и кончики губ онемели, коленки, казалось, скоро переломятся под тяжестью тела.
Суп, кубок с вином и хлеб — нет и четверти того, что готовили во дворце! «Хочу, чтобы там был яд!» — я съем его, а Толстый Шъял, Люциус Силмаез, этот князь Арбалотдор перебьются. Последняя из рода Аквинтаров умрёт с гордо поднятой головой, как книжные герои, которые унижению предпочли смерть.
Яда, к сожалению, не нашлось, еда была безвкусной и к тому же остывшей. Я не доела и до половины, как меня затошнило и, выкинув в ведро для мусора объедки, вернулась на кровать.
От постельного белья пахло глиной и маслом, от подушки несло дождём. Привстав, я заглянула в иллюминатор над изголовьем кровати, закрытый накрепко, как тюремная решетка.
Сердце сжалось — рваные облака простёрлись внизу, под ними разостлались зелёные деревья и лужайки, отсюда как игрушечные. Ощущение высоты вскружило голову. Вглядываясь, я закусила губу. Плечи её окоченели и пальцы непроизвольно впились в изголовье кровати.
Я отпрянула, словно могла упасть.
Упасть? Может — то и нужно. Может — это альтернатива.
Жалко, что Луан нет. Ей бы понравилось. Ей, бесстрашной и мудрой. Не такой как я.
И дядюшке Тину бы понравилось. Это он познакомил меня с Луан, которую я, клянусь и небом, и землёй, запомню навечно, имя которой буду шептать по ночам. Это он подарил книгу про Симмуса Картографа, одарил детство славными приключениями и деяниями молодого, красивого, изобретательного учёного — моего идеала, моего цезаря.
«Дядюшка… мой милый дядюшка…» — думала, опустившись на колени, — «прости, что подвела тебя!» — Я всхлипнула и воззрилась на иллюминатор в гневе и бешенстве. — «Ты далеко… может, ты мёртв… Говорят, после человека остаётся душа. Ну так явись ко мне духом! Явись! Сыграй мне что-нибудь на своей золотой кифаре! Почему я не ушла с тобой… ну да, ты бы не пустил меня, знаю, потому что я была слишком маленькой… Но, глупая какая же я была, когда осталась во дворце! Клянусь, я бы отправилась к горизонту! Навстречу приключениям! Навстречу опасностям! Со мной была бы только Луан — мы бы тебя отыскали, милый дядюшка… и вернулись вместе…»
Дверь с шумом отворилась. Вошёл мужчина в розовом ферязе с распоротыми рукавами.
— Не помешал? — Я обернулась на его голос и узнала менестреля, бывшего с Толстым Шъялом, когда они встретились на стене крепости. — Солнышко!
Я напрягла лицо, выдавливая из себя улыбку. Не получилось.
— Вам не помешало бы развеяться, — сказал он, за его спиной висел музыкальный инструмент, близкий к кифаре по виду. — Хотите, я что-нибудь вам сыграю? — Давно заученным движением он снял его со спины и провёл пальцами по блестящим струнам. — На севере это называется лютня. В Вольмере её зовут апровхремход.
Корпус, похожий на расколотый жёлудь, переплетённые лилии на шейке и у основания грифа, резонирующие отверстия — такие, как у кифары дядюшки…
Для такой красивой вещи такое грубое название.
Я подняла глаза на менестреля. Его лицо было приятным, как рассвет после ночной грозы.
— Согласен, — он угадал мои мысли, — название не ахти.
— Я хочу уйти отсюда, — резко сказала я. — Помоги мне.
Он нахмурил тонкие брови. Расхохотался.
— Нет, прости. У меня таких прав нет.
— А у кого есть? — Я упёрлась в изножье кровати. — Вели ему!
— Не могу…
— Как так?! — Прокралась мысль бросить в него что-нибудь увесистое, но под рукой одеяло да наволочки. — Почему??
— Я здесь не для этого.
— Не смею к себе такого!.. такого… шения…
«Проклятые слова, почему вы путаетесь, когда не надо!»
— Не мне приказывать послу. Могут и сбросить. Но ему нравится моя музыка… и тебе понравится, а?
— Я хочу домой, — обхватила коленки.
— Как насчёт баллады о Первом Затмении?..
— Успею наслушаться!
— Если говоришь, что успеешь, то не успеешь никогда…
Музыкант сел за столик, я бросила короткий, но преисполненный надежды взгляд на открытую дверь: в коридоре было пусто, оттуда доносился ритмичный гул устройств, бронзовая стена сверкала ржаво-маслянистым блеском. Непреодолимая сила уговаривала воспользоваться шансом, пока выход свободен.
— Меня зовут Тисмерунн, — проговорил трубадур. — Но можешь звать меня просто Тис, солнышко. А тебя как? Меланта, не так ли?
— Я хочу домой, — повторила я.
— И я тоже. — Тис пригладил струны. — Но нам, лютнистам, хорошо платят за развлечение послов. Думаешь, я счастлив? Ты не одна такая, кому хочется вернуться к семье и друзьям. У меня они тоже есть.
«Моя семья — только Луан».
— Я… пленница? — Я потупилась.
— Не, пфф, вздор. Почётная гостья!
Ещё раза три посмотрела на открытую дверь.
— Я вернусь? Вернусь когда-нибудь?
— Думаю, тебе очень повезло. Честь, стать супругой властителя Вольмера.
— Глупость…
— Это всегда так. — Он зевнул. Положил лютню на колени. — Со своим мужем я познакомился примерно похожим образом. Я не хотел… пока меня не уговорили.
— Му… мужем?
— Ну да, мужем, — подтвердил Тис. Его лицо было столь красивым, что я не удивилась его способностям привлекать не только женщин, но и мужчин. — У вас в Амфиктионии разве…?
Комната залилась его оглушительным смехом.
— О, ну, тебе предстоит многое узнать!
— Это мерзко, — подумала я вслух.
— Мы таких слов не знаем.
Вчера мне представлялись фигуры немытых пьяниц, хижины и грязные драки на улицах, сейчас воображение загорелось ужасами варварских нравов.
Нет, надо бежать.
— Где ты… ну… научился так говорить? — Труднее, чем поддерживать разговор, было разве что выносить вид Толстого Шъяла. — Ты совсем не похож на остальных вар… вольмержцев.
— Десять лет прожил в Циртабилисе. Большой город! Мне даже показалось, куда больше Аргелайна.
— Больше Аргелайна нет ничего.
— Я тоже так думал, — он ощерил зубы, белые, как галька.
— За… зачем ты здесь? Я хочу… одна…
— Мне сказали тебя развлечь, солнышко. Все слышали, как ты кричала.
По щекам как будто прошлась волна горячего пара. Я краснела быстрее, чем мне присущно, и жалела, что брыкалась и плакала. Не так должна вести себя настоящая патриция.
— Я просто хочу домой.
— Да что ты всё домой-домой! — Он оттянул подол ферязя и положил ногу на ногу. В подведённых блёстками глазах мелькнуло возмущение. — Тебе выпала такая честь, такой радостный миг!
— Ужасный день.
— Попробуй изменить к нему отношение.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — отрезала я.
— И правда.
— Так как же… как ты смеешь? Я цезарисса! Я…
— И моя будущая княгиня, — он склонил голову с робкой улыбкой. — Мне хочется, чтобы ты была счастлива. Ты поймёшь. Пройдёт время, солнышко, ты вспомнишь…
Я махнула ручкой.
— Ну давай свою балладу!
Смерив глазами выход, я решилась. Сейчас или никогда.
Тис заиграл на лютне. Я подобрала момент, когда он увлёкся своей фривольной мелодией, и сорвалась с кровати, словно мышь, услышавшая поступь человеческого шага. Я сиганула к двери, схватила её за винты и прежде, чем менестрель сообразил, что произошло, захлопнула её.
Маховик на внешней стороне автоматически повернулся.
Плохо понимая, что делаю, я побежала налево. Мне казалось, что я внутри продолговатого шестиугольника, его средние углы отчертили стеклянными балками, подсвеченными огоньками, и коридор мерцал ядовитой синевой. Будто стая пчёл, из-за стен постоянно что-то жужжало, гудело, шипело и ворчало. В конце коридора я нашла медный вертикальный трап, ведущий к люку. Каждый шаг по его скользким ступеням издавал глухой брязг.