Пробираясь наверх, я потеряла свой пеплон. Полы лавандового хитона мешались под ногами. Оказавшись на этаже выше, я оглянулась, лихорадочно вспоминая, где выход на палубу. Я должна найти его. Я должна вернуться.
Я пока смутно догадывалась, что сделаю, будучи на верхней палубе. В книгах про Симмуса Картографа у летающего судна была специальная шлюпка, она могла ходить по воздуху, как и сам корабль. Ну, а если и нет точно такой же шлюпки, то должно же быть хоть что-то на случай захвата корабля, правильно?
План, или в своем роде видимость его, помог укоренить в сердце ростки надежды. Ноги понесли меня вдоль коридора, и я бежала, не оглядываясь, со скоростью погоняемого волками оленёнка, а вокруг мелькали только голые ржавеющие стены. Скоро впереди, за поворотом направо, мелькнули тени. Варвары делали обход.
На счастье, я нашла нишу с бочками из-под масла и легко протиснулась между ними, затаившись. Появились голоса. Шаги — громче и громче. Двое, а то и трое варваров шли по коридору, общались на грузном и мешковатом своём языке. Чтобы выйти из укрытия, потребовалась пара минут, пока те не скрылись за следующим поворотом.
Как и прежняя, эта палуба заканчивалась лестницей и люком в потолке. Он был закрыт — и поначалу упало сердце, но потом, когда я попыталась поднять крышку, люк дался, хотя и с большими усилиями, и с противным скрипом крышка упала, претворяя дуновение свободы. Я не знала, да и не хотела знать, как называлось то помещение, в которое попала. Его изберездили отсеки, в которых хранились бочки, и люди в истёртых рубашках переносили их с места на место.
Скрип они или не услышали за имением других звуков, или посчитали, что люк открылся кем-то из их начальства. Боящейся каждого шороха, мне была на руку их оплошность, я спряталась за стенкой ближайшего отсека, осматриваясь и вдумчиво соображая, куда идти дальше. Сколько времени? Успею ли найти, что ищу? Тис, очень может быть, уже кричит… уже зовёт стражу… Или его освободили, и он преследует меня.
«Не думай об этом!» твердила себе я, унимая вибрирующие губы, головокружение и кровь, подступающую к животу. Мои руки тряслись. Пальцы кололо. Нужно было найти выход. Но дальше — хуже.
Мне вспомнился горящий ипподром. Дым, пламя и гомон царят в хаосе падающих балок. Луан нет поблизости. Я обречена. Я оставлена. Я в шаге от смерти. И чудом выживаю — как?
Это был случай. Только и всего. Здесь, в окружении варваров, спасение само не придёт — не явится господин в зелёной тунике, чтобы вытащить меня, и я не проснусь в лечебнице в объятьях Луан. Выкарабкаться придётся самой, вот только, как? «Прими решение или его примут за тебя» — повторял Серджо.
Удалось доползти до отсека с ящиками и поломанными механизмами в переднем отсеке. Шёпот, жужжание и стрекотание двигателей в этом месте казались громче, и мне повезло, что возящиеся в соседнем отсеке рабы меня не услышали. Их занятность была на пользу. Через минуту раздался звук, похожий на возглас трубы. В симметричных углах родилось эхо голосов и крамкание шагов.
Они узнали о побеге, поняла я. Они ищут. Менестрель выбрался — плохо, плохо дело!
Было жарко и пот струился ручьями. Я прошла в коридор, соединяющий отсеки, и рванулась направо. Память подсказывала, что выход на верхнюю палубу должен находиться где-то за поворотом, и выглядеть, как витиеватая стальная лестница без перил с очень узкими проступями. Я ожидала увидеть его за правым поворотом, где потолок украшала решётчатая арка, и не ошиблась. Стальной блеск её ступеней возвещал надежду и свободу, жёлто-оранжевый свет сферических ламп в потолке предвосхищал яркие лучи, проливаемые солнцем в родной гинекей, и карие пластины в квадратной двери — точно глаза Луан. Я улыбнулась и, взойдя по лестнице, приоткрыла дверь.
Предвкушение счастливого конца было недолгим.
Меня поджидали — уже давно. Пять вонючих грязнолицых варваров вытаращились, как псы в какой-нибудь бедной улице таращатся на мясную лавку. Они знали, что цезарисса появится, и были готовы схватить меня при первой возможности. Ветер дул сильный и негреющий, расплетая их немытые волосы, разглаживая меха их густых медвежьих одеяний. И без того похолодевшая от страха, я из последних сил прыснула к бортам корабля.
Они окружили всем скопом. Я увернулась от одного, чуть не попала в руки другого. На палубе стояли контейнеры, к громадному воздушному шару над головой вились верёвки и трубы, прикасаясь к которым, можно было обжечь руки. Я петляла между ними, как пчёлка, преследуемая шершнем в зарослях ракитника. Со всех концов неслись смешки, перекрикивания, противные завывания. Варвары просто развлекались за мой счёт, думали, будто это весело, гоняться по палубе за чужестранкой, или же Толстый Шъял повелел им наказать меня, унизить больше за попытку побега. Я закашлялась от холодного воздуха. Задыхалась от страха. Глаза затягивали слёзы, солёные, как тесто.
Меня загнали к бушприту. Тупик. Вот и всё. Я пятилась — они подходили вплотную. Я кричала — они не понимали. Бросала подножный хлам — они не отворачивались. Размашистая фигура Шъяла наблюдала за происходящим с мостика — и не собиралась вмешаться.
Ему никогда не утащить меня в Вольмер.
«Никогда! Слышишь? Никогда!»
Под корпусом волочились болота Талаты, влажные и мрачные, как лица пленителей. Чувствуя дурноту и озноб, я опустилась, зажимаясь от порывистого ветра. Губами беззвучно причитала «Отпустите… пожалуйста!.. отпустите…» — с таким писком, что последние капли достоинства не позволяли высказать это вслух.
Дикари расступились и вперёд выбрел Тис.
— Это было восхитительно! — Более изящной ухмылки я не видела. — Неслабо я развлёк тебя, а, солнышко? Впрочем, гир Велебур тоже придумал развлечение. Прогуляемся на мостик?
Лилия Аквинтар
МЕЛАНТА
Моё сердце ушло вниз, тогда как его — Тисмерунна, хохочущего как мартышка — вырывалось из надрывающейся груди:
— Или ты надеешься сбежать? Почему ты никак не поймёшь, что всё делается ради твоего будущего!
Ни одного звука не обронила я. Было страшно, куда страшнее, чем в горящем ипподроме. Стылый ветер бил в волосы, залетал в уши, гнал слёзы по скулам, будто он тоже был в сговоре с Толстым Шъялом и тоже хотел причинять боль. А если бы я весила чуть меньше, чем весит ребёнок, меня сбросило бы за борт.
Но я устояла. Я устояла на коленях, вскинула голову налево и полузакрытыми глазами дотронулась до проплывавших невдалеке белых облачных кораблей, отсюда похожих на качающиеся айсберги в голубом море. Меня не было здесь. На летающем судне, в этом мире, в этом времени и в этой жизни. Даже когда Тисмерунн, не добившись ответа, распорядился отвести меня на мостик, меня не было нигде в пределах его власти, или власти Толстого Шъяла, или власти трёклятого опекуна.
Белые корабли облаков уплывали в гинекей, и по пути встречали многое, о чём грезила я: команду Симмуса Картографа; улыбчивого дядюшку Тина, от волос которого пахло дымом, «а может быть и морем»; мудрого Серджо, рассказывающего об истории, и конечно же Луан, всю в белом, как облако под ними: она придерживала меня за талию, пока мы сходили по звёздной дороге к расшитым лилиями занавескам гинекона (нашего гинекона), хотя зачем?.. я же и так не упала бы, верно?
«Всё будет хорошо!». Ведь так? Так?
Мы вернулись в гинекей, корабль Симмуса уплыл к новым странствиям, и завертелась-закружилась прежняя жизнь. Стоявший напротив балкона дядюшка Тин выхватил золотую кифару и заиграл «Маленький листок». Музыка потекла, как мёд. Луан пританцовывала. В порт вошли корабли с дальнего плавания, а за окном вспыхнули фейерверки праздника Сбора Урожая, флажки красных, лиловых, жёлтых и иногда пёстро-бирюзовых оттенков. Я хотела убежать — но от радости тело перестало подчиняться, и поражённая этим зрелищем, я молилась, чтобы так было всегда.
Но дядюшка Тин внезапно оборвал мелодию. Золотая кифара исчезла, а вскоре и танцевавшая под неё Луан приняла вид какого-то неприветливого существа с двумя круглыми обрубленными рожками. Растерянными глазами я посмотрела на дядюшку Тина. Но увидела Толстого Шъяла. И очертания гинекона помутнели, как родник с рыхлённым илом.