— Ваш друг скорее похож на бакалейщика, чем на владельца гостиницы — обмолвилась Хионе шёпотом. — Но если он предоставит бесплатный ночлег, это замечательно.
— Ему нелегко, — заметил Дэйран.
Воительница помолчала, потом спросила внезапно:
— Почему вы выбрали Эрка из Прошлого? Странное прозвище.
— Оно старое. А я люблю старые вещи.
Если быть честным, не Эрк из Прошлого, а Эрк из Хоэрма, живший до Эпохи Забвения царь, который был выдворен из родного дома, и закончил свою жизнь, безумно пытаясь его вернуть. Эту историю Дэйран прочёл трижды. С уст Медуира, в Leger Maharis[2], и жизнью в изгнании.
— Ты готова, Хионе? Пока не поздно повернуть назад.
Её смех разлетелся по погребу, как стая летучих мышей. Он вернулся к её губам, разделённым ухмылкой:
— Надумали меня сактёрничать? Нет, этериарх! Природа велит терпеть, и потому выпало вам терпеть меня до порог Новомирья, а там, если не повезёт, и до Апокатастасиса[3].
— Знаешь, а я хочу терпеть, — улыбнулся Дэйран. — Дела добродетели должны отвечать желанию, иначе какие они добродетельные?
_____________________________________________________
[1] Хельсонте — в легендах народа Аристарха один из двух тёмных духов, восставших против Мастера.
[2] Легендариум («Leger Maharis» на ллингаре) — сборник мифов, легенд, эпосов, сказаний и притчей народа Аристарха, до Трёх Странников передавался устно, последователями Странников был записан на пергамент.
[3] В учении Аристарха: всеобщее преображение мира, исцеление хищничества и спасение всего человечества.
Нежданные попутчики
МАГНУС
Собранный, как породистый пёс на случку, трибун вышел из комнаты. К тому времени потешных острот, связанных с письмом Силмаеза, его воображение родило столько, что трава в Аквилании пожухла бы от зависти: «Сильная рука лидера? При слабых мозгах ей под силу только самоудовлетворять хозяина»… «Где взять деньги на отмену податей? С податей!»… «Большие перемены в твоих кишках после гарума». «Ты так говоришь о людях с длинными мечами, будто твой собственный клинок не длиннее пугио»…
Эту череду потешной бессмыслицы перебила встреча с Мальпием. Чем-то осчастливленный, он вёл двух человек в одеяниях, смахивающих на сенаторскую белую тогу, в которую Магнус и сам оделся пару минут назад, и тунику незнакомых оттенков. Всем известно, что цвет туники говорит о роде сенатора или месте, где он вырос — вот зелёный, скажем, цвет Ульпиев, но мужчина и женщина носили ярко-бурый, и такого в фамильных цветах не было. Юркнула мысль, что где-то он уже видел этих двоих, возможно, что память его бессовестно обманывала.
Тобиас его заметил.
— Господин трибун, вас-то я и ищу! Разрешите, какгрится, представить ваших коллег. Эркос Данбрен из Ярлакума и Феба Агро из Сегестума.
Названные поднесли к левому плечу руки. Старомодный жест приветствия закончился выставленной ладонью. «На севере ещё так здороваются?»
— Они приехали издалека, значит. Ищут человека, который бы помог им сориентироваться в городе.
Магнус присмотрелся. Эркосу Данбрену не дашь меньше сорока лет, волосы на висках с проседью, завязаны в узел позади — уникальная сегодня манера, подтверждающая, что в северной Эфилании забыли о пристойном виде; брови опущены и глаза цвета калённого железа.
Женщину, Фебу Агро, Магнус в первую очередь оценил как женщину — а иначе и быть не могло: такая, на любителя, с обрезанными по плечи дымчатыми волосами, неприлежно зачёсанными направо. Она хмуро кривила свои надбровные дуги — не брови, поскольку жалкие волоски величать бровями стал бы только слепой или влюблённый. Лицо, не созданное для улыбок, вызвало отвращение.
Его глаза быстро переползли на Эркоса Данбрена.
— Я вообще-то опаздываю, — с надеждой никогда их больше не увидеть произнёс Магнус.
— Мы тоже, — улыбнулся Эркос. — Поговорим в дороге, божественный трибун?
«Божественный трибун», хмыкнул Варрон. «Так меня пока никто не называл». Хотя, рассудил он, альтернатива, а именно тупоголовые стражники во главе с Воблой, нравилась ему гораздо меньше. «Ладно, лишнее ухо не повредит».
— Что стоите, спускайтесь. — Но перед тем, как сойти вниз, трибун обратился к Тобиасу с одной взволновавшей его мыслью. — Моему помощнику не разрешат войти в Сенат. Устроишь его до вечера? Привыкнет работать на себя. Ему скоро в большой мир.
Тобиас повёл себя как рыба в воде: привычно раскинувшись обещаниями, с тем же привычным заискиванием добавил:
— Ваше желание — моё желание, господин трибун!
Желательно, чтобы Ги послужил не абстрактному государству в вакууме, а доброму усачу, его сыновьям и гостям Привала, устроился и завёл семью, и был бы добропорядочным архикратором для своей маленькой амфиктионии из жёнушки, детишек и жуликоватой тёщи в качестве Люциуса. «И почему большой мир состоит из таких мелочных людей?» — мысли его принялись по новой скитаться возле личности Силмаеза, и Магнус призвал северян идти за собой.
Все пожелания он передал Ги — просиявший, юноша с улыбкой ответил, что будет ждать патрона с жалованием, первым за день и первым за свободную жизнь.
— А насчёт того разговора, — вдогонку сказал ему Магнус. — Ты родился свободным и умрёшь свободным, запомни.
— Вы от меня так просто не отделаетесь, — съязвил Ги.
— От некоторых людей вообще тяжело отделаться, — опустив взгляд, проговорил Магнус, имея ввиду Силмаеза. Готовность идти в Сенат и участвовать в выборах малость высохла, как тростник под палящем солнцем. Не поздно, подумал трибун, оседлать Пустельгу в конюшне и умчаться в Альбонт.
Где песен уютные звоны
И арф многострунных звучанья.
Или рвануть на фестиваль, где станцует Аспазия и где Ласточка заведёт речь о своём поразительном имени. А затем они вместе пойдут наверх — в небеса наслаждений.
Нет — к чёрту! «Если есть шанс спасти хоть одного, значит, твой долг сделать это». Шансы строптивы, кто их упустит — вовек не сыщет, и не для того наделили его полномочиями трибуна, чтобы забывать о плебеях, как только свобода, как блудливая девка, поманит его своими прелестями. «Тысячи нуждаются в тебе, народный трибун, и ты их подведёшь?»
Ждущие его с нетерпением стражи встали у входа и с любезно-неподвижными лицами держали дверь открытой. В чём тут любезность, Магнус не сообразил: он вообще был не в духе — в его дух кто-то испражнился, и кажется, это был Люциус Силмаез.
Уничижительно смерив Воблу и игнорируя зевак, повстававших с бравурными поздравлениями, он вышел из стабулы.
Ливень переоделся в морось, чёрные тучи побелели на один тон, снизились, напуская на Аргелайн волокнистую туманную пыль. Это разбудило воспоминания о том дне, когда они с Ромулом добирались по Тибериевой дороге до Аргелайна — прошла всего неделя, а казалось, минула вечность. Ни крики убитых, ни кровь на колёсах не выветрились, некто преградивший тракт оказался мудрее глупого сатира, ведь лучше не появляться там, где царствует беззаконие. Но Магнус уже не мог остановить бег времени, ноги понесли его прочь с улицы Тротвилла, предположительно к Старым торговым воротам — именно понесли, самостоятельно контролировать их было не под силу.
— Ну, что молчите? — Ему было известно, что Эркос и Феба идут за спиной и, честно говоря, эти стеснительные скромняги мало походили на горделивых патрициев. Магнус даже счёл это хорошим знаком. — Если есть, что сказать, сейчас самое время.
— Как вам известно, народный трибун, мы приехали издалека, — начал мужской голос. С Магнусом поравнялся Эркос. — И ещё не до конца понимаем, где оказались.
— Вы оказались в самой счастливой дыре мира.
— О чём вы, трибун?
— Зовите меня Магнус.
Он помедлил.
— Магнус… так что вы имеете ввиду?
— Сравните с Альбонтом, если ехали мимо, или с Каталумом, или с Лорендином, — Магнус раскинул руки, очерчивая ими круг, — это выгребная яма, где суды продажны, а пойло отвратительно. Если есть возможность уехать, уезжайте.
— Мы хотим, но возможности нет, — подтвердила Феба Агро его слова. Голос у неё низкий, нестерпимо вертлявый для сенатора. Магнус даже обернулся.