Чёрная тень промелькнула на краю глаза. Квело хрустнул снег. К нам выкатила туша Толстого Шъяла в зимних одеяниях с меховой опушкой, располневшая на три гефара[1]. Старый князь перекинулся с послом словами на Солнечном Наречии, из которых я поняла только «дерр Ѯрехдовор», последний выкинул отмахивающий жест и Шъял спрятался за стенкой феноменально шустро для своей комплекции.
— Вам приготовили лодку, — перевёл князь.
Я потеплее укуталась в шубку.
— Хорошо…
Приобнимая её, старик тронулся в путь.
— Что же до Формовщика, — прибавил он вдовесок, задержавшись на полпути, — вам лучше побеседовать с кем-то другим. Ведь сколько о нём существует мнений… и что он бог, и что воплощение Солнца, и что он пророк из ваших эфиланских легенд, или по крайней мере, бессмертный дух. Что из этого правда? Что из этого ложь? Его истинный облик знает один человек, его ассистентка, но её нелегко разговорить даже мне. Вы, должно быть, уже знакомы с Эшрани из Нарт-Юно?
___________________________________________
[1] Гефар — весовая мера, равная 5 кг.
Интерлюдия
ЭШРАНИ
Хронометр: второй день месяца Первых Ветров, девятьсот двадцать первый год от Эпохи Забвения, четыреста пятидесятое Затмение по календарю Вольмера.
Синхронизация с Нарт-Юно. Резкий энергетический импульс в правом отделе сердечника. Новый пункт в списке. Разрешение получено.
Эшрани, работая с воспоминаниями, вложенными перед прибытием в Вольмер, и ощутив прилив апейрона в механические вены, безошибочно вычислила, какая из одинаковых комнат княжеского крыла принадлежит слугам, а какая — Арбалотдору дерру Ѯрехдовору. Её новый подопечный с неприсущей для смертных пунктуальностью ожидал её, отдыхая в кресле у бревенчатого окна и покуривая смесь. Не то чтобы она волновалась за его здоровье, но Формовщик наказал ей присматривать за больным князем, и вряд ли что-то вдыхаемое, кроме воздуха, могло пойти Арбалотдору на пользу. Но старец, видимо, так не считал, на удивление живой и подвижный в свои семьдесят пять. Люди его здоровья редко доживают и до пятидесяти, они не следят за быстро ржавеющим механизмом и в самый неподходящий момент он выходит из строя. Кто бы не сконструировал Арбалотдора в утробе матери, это был гений или счастливчик.
— Вас до сих пор посещают видения? — Она перешагнула порог опочивальни и велела затворить двери. Её бывший коллега никогда их не закрывал, а зря, он не имел понятия, как смертные любят слушать и наблюдать.
— Ерхорунна Эшрани. — Его губы смежились, выпустив кольцо дыма, глаза внимательно наблюдали, как оно вращается, словно шестерёнка. — Я давно не видел вас. Стоит признать, я рад нашей встрече. Тот, прошлый лекарь, увы, кроме лекарского дела похоже не знал ничего, и как собеседник, и как советник был невосполнимо глуп.
— Его механизм сломался, — сказала Эшрани, в известной степени согласная насчёт глупости. — Сломается и ваш, если будете употреблять этот…
— Табак, — он улыбнулся, избавив её от поиска подходящего слова. — Если не ошибаюсь, так это называется. Не волнуйтесь, если меня настигнет смерть, маловероятно, что она сделает это при помощи курения.
Арбалотдор тяжеловато поднялся с кресла и поставил курительную трубку на столик с маленьким жбаном и статуэткой очеловеченного солнца.
— Сны наяву не посещали меня со вчерашнего вечера, — запоздало ответил князь, — последнее было про рыб, уносивших лодку к горам.
— Где хранятся ваши лекарства? — Эшрани заметила, что у стен не было свободного места, мебель громоздилась по периметру, обязательно высокая, обязательно из красного дерева, словно это должно было подчёркивать вкусы хозяина. Эшрани, однако, больше нравился коричневый цвет. Цвет бронзы. — Формовщик приказал выбросить их.
— Они не помогли мне.
— Я совершенно точно уверена, что настойка со слюной железнолиска и подреберным соком анахромурены восполнит ваши силы. — Она, достав её, представительно покрутила в руке склянку с мутноватой жидкостью, но Арбалотдора уже увлекли кнорры, плывущие по озеру. — Поймите, нельзя в буквальном смысле вылечить ваши видения, их можно купировать, убрать негативные побочные эффекты. Старайтесь ими не гнушаться, это дар крови и ваши предки оставили превосходное наследство. Кстати, кем они были, следопытами?
— Моим прадедом был резчик по дереву, — апатично поделился Арбалотдор, выставив пальцы так, словно зажимая ими плывущий белопарусный кнорр. — У него нашлось достаточно причин, чтобы возненавидеть потомков за предательство семейного дела. Глупо, наверное, думать, что в библиотеке Нарт-Юно есть сведения о резчиках-предсказателях, не так ли? Маги-предсказатели или цари-предсказатели, по крайней мере, легендарны.
— Хорошо, что вы это понимаете. — Смертный, проявляющий свою гордость, похож на обезьяну, обрившую себя и припудрившую нос в желании походить на женщину. — Это значит, что мои советы обойдутся мне в меньшую потерю времени.
— Как говорят эфиланцы, перспективное начало?
— У сиртов есть фраза получше, — она покопалась в отделах языковой памяти, — уртхата ара-марво. Точка невозврата. — Она разложила новые лекарства на полках, поискала старые. Книжный шкаф был завален картами и рисунками какого-то крабоподобного существа. Над кирпичной печью висел оберег. — Кстати, об эфиланцах. Её Архикраторскому Высочеству понравилось в Олмо-гро-керфе[1]?
— Она приобвыкнет, — двусмысленно ответил он. — Я отослал Велебура в Аргелайн, чтобы привели её служанку. Вряд ли Меланта сразу меня полюбит, но я надеюсь спокойно встретить старость, не пряча нож под подушкой.
— Мне поговорить с ней? — На что-то большее материнских способностей у неё и так не хватило бы. Эти бесполезные инстинкты были подавлены давным-давно. — Есть в ней талант к умным беседам.
— Твоё право, — он закашлялся и, протяжно дыша, опёрся на подоконник. Трубка слетела на пол, разбросав пепел, но князь не стал звать постельничего, а послушно потянулся за ней сам.
— С вами всё в порядке?
— Всего-то… кхм… старческая хандра!
Механическая рука загудела, высвободив апейрон.
— Не сомневаюсь, — пользуясь сенехаром, Эшрани подхватила пепел и, пронеся его по воздуху, ссыпала обратно в трубку. — Мне оставить вас?
Арбалотдору уже известно было про силы Эшрани, и только поэтому на его лице не отразилось удивление. Он стряхнул пепел в окно. Менее образованные смертные постарались бы стряхнуть и её саму, объявив колдуньей.
— Нет нужды за мной присматривать, — сказал князь. — Иди, куда хочешь, мой город — твой город.
Пожав плечами, она приказала ключарю отворить дверь, потом её оперативно заперли, полагая, что ничего не случится, и уже замаячил выход из Княжеских Палат, как рецепторы засекли всплеск апейрона в опочивальне. С задержкой в секунду раздался хриплый окрик. Сбежалась стража. Эшрани, не утруждая себя услугами ключаря, мановением руки вскрыла замок и обнаружила князя Арбалотдора на полу в позе эмбриона. Горный правитель покачивался, точно маятник, и хрипел, устремив глаза к потолку.
Склянка с болотистым содержимым послушно легла ей в руку, Эшрани раскрыла ему рот и насильно влила её, заставляя сделать глоток. Князь снова закашлялся, но его организм справился с жидкостью легче, чем она думала, зелье не бросило его в дрожь и не полопало ему капилляры, оно немного ослепило князя, вытеснив видение из головы.
Через минуту он пришёл в себя, через две — уже сидел в кресле у бревенчатого окна, как и до этого покуривая трубку, в то время, как Эшрани терпеливо осматривала ему глазные яблоки.
Он молчал — Арбалотдор и до произошедшего был задумчив, сейчас он сделался ещё задумчивее. Но других внешних побочных эффектов ученица Формовщика не выявила, и его состояние могла охарактеризовать только как небольшой шок.
— Что вы видели на этот раз?
Он выпустил дым через ноздри и только тогда ответил:
— Не знаю, как это объяснить.
— Я запишу на память, — она достала пергамент и самопишущее перо, одно из первых её изобретений.
Арбалотдор неуверенно на неё глянул, вздохнул, вскоре после чего указал мундштуком на пергамент с готовностью дать ответ.