— Напиши следующее… ты пишешь? Итак, он видел… он видел заполненную гиарами клетку, и крысоподобные звери вырывались из неё. Глазки их горели, кровоточили зубы, как дёсны больного. Во тьме некто надел на каждую ошейник и выпустил одну из клетки. Он за ней следил… Контролировал… Подопытная гиара блуждала долго, пока не затаилась в большом овальном здании с песком, людьми и повозками, ей слышался шёпот сородичей…
— Это всё? — поинтересовалась Эшрани, когда Арбалотдор сделал паузу, раздумывая над сказанным.
— Нет… Она подточила бочки, чтобы вкусное масло вылилось наружу. — Он затянулся, и потом говорил уже, причмокивая загубником. Дым вылетал клубами из его рта. — Довольная собой, маленькая гиара подожгла его. Во славу Небожителя. Во славу Краба Песков.
— Подожгла? — Эшрани убедилась, что не ослышалась.
— И здание вспыхнуло. Огонь забрал много жизней. То же здание превратилось в руины. Призраками там бродили два мужа и с ними женщина: один муж был в короне, у другого петля на шее. Женщина была сделана из стали и пара…
Он выдохнул колечко.
— …и так похожа на Меланту Аквинтар.
Прежде, чем завернуть пергамент, её пробило на странный вопрос:
— Почему именно клетка?
Арбалотдор завёл глаза.
— Уртхата-ара-марво?… Точка невозврата?..
_______________________________________
[1] Олмо-гро-керф — «высокий страж» на языке вольмержцев. В то время, как у эфиланцев Вольмер ассоциируется и с городом, и с государством, жители Вольмера предпочитают называть свою столицу так.
Побег
МАГНУС
Как последняя песчинка опустилась на дно часов, Магнус, Гиацинт, Дэйран и его грубоватая соратница, а также Марк Цецилий, признательный за спасение всеми виданными и невиданными благодарностями, вскрыли решётчатые двери и спустились в цоколь. Дышалось там, как в помойнике. Солоноватый от нечистот воздух и крысиный писк, что ютился в роззыбях стен, насмехались над ними. Вой сквозняка разбивался храпами и плачем заключённых.
Время бежало не быстрее, чем они. Бродивший по коже холодок вымещал страх, но Магнус увлёкся мыслями о красивых девушках и вине, мидиях с луком, которые возьмёт в дорогу, исчезнув из Аргелайна после подписания вето. Этим и только этим он рассеивал тревогу. И всё же — рассеянная, она собиралась вновь, как пыль.
Не менее хмурым был Дэйран, единственный, кто уже был в тюрьмах до своего пленения и поэтому вёл себя как лидер их маленького побега. Магнус ни капельки не понимал воина: его уберегли от расправы, надо быть чуточку повеселее, верно?
Но ему словно в тягость спасаться бегством. Поговорить бы ещё, уже адекватно, не обижаясь. Прояснить: напрасно Дэйран упрекал его в бездействии, плебеям он отдал столь много, что и сам был почти плебей, почти простолюдин. Злость как вскипела, так и остыла, и Магнус набрал воздуха.
Но придать дыханию словесную форму так и не осмелился.
Поскольку тьма заполнила цоколь, бывало, они двигались наощупь, выставив руки. Скупые островки факельного света вырезали углы поворотов, они вели к пыточным камерам, но путь был неблизкий. Воин, при намерении Магнуса взять факелы и при настойчивых убеждениях Ги, что без освещения они заблудятся, упирался как бык.
— Это опасно, — отрезал он, и был таков. Ту же песню Дэйран тянул и когда они вышли в осыпающийся ход (оступаясь, Цецилий шугался и толкал спутников), и когда добрались до ключевого поворота, соединяющего ход с катакомбой, где грань между подземельем и темницами начала размываться.
Дэйран помышлял заглянуть за поворот. Не перечивший своей позиции ведомого, Магнус отступил, прислонившись к стене, Гиацинт вероятно его скопировал, его спутанное дыхание донеслось слева, и так вместе они простояли около дюжины секунд, настораживаясь, отдыхая и снова настораживаясь. Цецилий кому-то молился. Хионе принюхивалась.
Эту небольшую передышку прервал вскоре голос Дэйрана:
— Я вижу свет, — сообщил он. — За аркадой. Левее.
Магнус подошёл убедиться. Но либо положение тела усугубляло обзор, либо зрение его приноровилось, и чтобы заметить свечение, понадобилось пройти дальше за поворот. Оно, с трудом заметное, выходило из-за дугообразного завершения одной из аркадных колонн.
Возможно, там горела лампа. Но, возможно, был пост стражи, охраняющий пыточную.
— Я схожу, проверю, — вызвалась воительница.
— Нет, — сказал Дэйран.
— Лучше меня это никто не сделает.
— Это приказ.
— Пфф! — раздалось с её стороны.
— Чем ты недовольна?
— Долго ли до беды!
— В этом месте всё — беда, — пробормотал Дэйран. И был, по мнению Магнуса, в высшей степени прав. — Я пойду один.
— А я вас прикрою, — не уступала Хионе.
— И долго это будет продолжаться? — простонал Магнус. К нему снизошла одна сумасбродная идея. — Может быть, я пойду?
Хионе среагировала как по команде:
— Отлично, иди. Принесёшь хоть какую-то пользу. — Магнус предполагал обезображенную неприязнью гримасу на месте её лица. — Да и тебя не жалко, я права?
«Вот женщина!»
— Трибун нам помог. Жертвовать друзьями против нашей природы, — сказал Дэйран. «Если бы вы не жертвовали моим слухом, было бы справедливее!»
— Кхм-кхм, ну я могу, — предложил Ги, как беспечный мальчик-горшечник, вызвавшийся раздобыть для хозяина кусок глины. — Из всех я самый молодой, ловкий и в темноте лучше вижу. Согласитесь, буду полезен.
«По-твоему, это типичная рутинная работа?»
— А если там стража? — Магнус не доверял его беспечности.
— Проберусь.
— Что если тебя поймают?
— Не поймают!
— Разумно попробовать, — Дэйран его поддержал, чем немало удивил всех, кроме Ги. — Об амхорийской бесшумности ходят легенды.
— Агент Сакраната посылает вместо себя мальчишку! — вознегодовал трибун. «Если Ги попадется… ох…»
— Позвольте проявить себя, — просил амхориец, заегозив в непроглядном мраке, как мышонок. — Я не подведу. Обещаю!
Но он не был мышонком. Он был Гиацинтом из Терруды, потомком племени Кораллов. Тон его голоса не разрешал забыть о том, что юный раб вырос в правоспособного гражданина:
— Вы сами говорили, я не могу вечно жить под вашим контролем.
— Времени спорить нет, — одобрил Дэйран. — Чувствую, смена поста уже совсем скоро, если не поторопимся, не успеем. Отпусти мальчишку.
— Я пожалею, точно пожалею! — пропыхтел Магнус. — Иди… но береги себя, приятель. Если поймают, пеняй на себя.
Ги поблагодарил за разрешение (которое для него с давних пор было простой формальностью) и его силуэт, будто полуночный фантазм, канул в катакомбы. Другие, включая Магнуса, выжидали и высматривали все глаза.
Свет мигал — это Ги крался ему наперекор. Если Магнус и различал какой шорох, ему представлялась крыса или сползавшая со стен отделка, возможно так оно и было, и незначительность этого шороха не угрожала храброму Ги. Оттого, хотя трибуну легче не стало, поверить в юношу делалось не сложнее, чем отпустить.
Он любил воспитанника — не вольноотпущенника, не должника, не верного слугу, а так, как можно любить ученика, признавая его независимое будущее.
Со дня, когда на рынке рабов в Деловом квартале его вывели в кандалах и огласили цену, Ги неуклонно следовал образу непокорного амхорийца, одерживая одну победу над работорговцем за другой. Он не из тех, о чьи волосы господа вытирают руки. В то время, как философы, танцовщицы, швеи, скульпторы, переписчики, живописцы прогибались под ударами плети, пока подыскивали для них «доброго» и «любящего» хозяина, мальчик из Терруды боролся за крупицы свободомыслия. «Он не звал ни богов, ни людей, он и с тобой-то был осторожен, а ты думаешь ему запретить ходить на разведку? Ему — твоему воспитаннику? Ну ты даёшь, Магнус, натуральный дурак!».
Свет ещё раз мигнул. Ги на пути к цели — волноваться было не о чем, и трибун, позволив себе расслабиться, решил отойти от Дэйрана и Хионе к стене, забыв совершенно, что Цецилий притаился там же. Гюнр охнул, когда Магнус навалился на него спиной. Он попался ему вместо стены и был чрезвычайно этому недоволен.