Вопреки ее воле, в памяти у нее постоянно всплывали слова Альбера: «Прежде я не любил тебя». Неужели он верит, что любит ее сейчас! Ведь он даже не может побыть с ней, все время убегает куда-нибудь по делам или погружается в молчание, а когда оказывается рядом, то становится еще более далеким.
«Вот что он сделал с тем, что я принесла ему в дар! — мысленно говорила себе Берта с отчаянием и обидой. — И я не имею права даже жаловаться! Мне бы ответили: „Ты же сама выбрала его“. Развестись я не могу: нужны основания другого рода. Со стороны я кажусь счастливой женщиной. Как мне объяснить, что когда исчезает любовь, то все вокруг, вроде бы оставшееся прежним, сразу тускнеет и теряет всякий смысл! Я терплю лишения из-за мужчины, обольстившего меня своими лживыми глазами. И теперь мне нужно как неотъемлемую часть моей жизни, как благородный долг полюбить эту клетку, в которой я не могу больше находиться».
Она часто думала об Анне Карениной, муки которой были ей так понятны. Сцена в эпилоге романа преследовала ее особенно неотступно: она представляла себе Анну, как та стоит и зачарованно глядит на поезд, как, втянув голову в плечи, она падает меж колес на колени, руками вперед, а Вронский в широкополой шляпе нервной походкой шагает по перрону, охваченный горем и угрызениями совести.
* * *В тот день, посмотрев из окна на облачное небо, Берта решила остаться дома. Ей подумалось: «Так странно. У меня даже нет желания его видеть. Если бы я перестала любить его! Насколько все стало бы проще!»
— Я искал тебя на вокзале, — сказал Альбер, входя в комнату. — Тебе показалось, что идет дождь?
Он положил вещи на камин.
— Вот, собираюсь заняться фотографией. Я купил этот маленький фотоаппарат у Ваньеза. Во время отпуска я буду снимать различные живописные уголки сада. А тебя сфотографирую под тентом. Ты прекрасно выглядишь, — сказал Альбер, обнимая Берту. — Хочешь, навестим Натта?
— Сейчас пойдет дождь.
— Я очень люблю этого славного Натта, — сказал, садясь, Альбер. — Врачи, имеющие такую богатую практику, — сущий кладезь наблюдений, сделанных в гуще жизни, и — что особенно здорово — у них даже нет времени, чтобы эти наблюдения искажать. Но больше всего в Натте мне нравится его умение слушать. Самое незначительное слово, сказанное ему, не пропадает даром, находит в нем отклик. Когда с ним разговариваешь, чувствуешь себя умнее. Я вот заметил — это вовсе не упрек, — произнес он с улыбкой, — я заметил, что то ли из-за привычки, то ли от безразличия жены обычно не слишком чувствительны к уму своего мужа. Как бы ни была мудра мысль, высказанная мужем, жена не может оценить ее глубину, и она тонет в пустоте, не находя поддержки. Несчастному мужчине пришлось бы признать себя глупцом, не будь он достаточно тщеславным. Жена могла бы возразить на это, что ведь и ее красоту тоже ценят недостаточно долго. Это тоже правда. Ум, красота, незаурядные достоинства личности инстинктивно отодвигаются в сторону. Хочется каких-то более глубоких достоинств… Н-да! Я разговариваю с тобой уже пять минут и вижу, что ты думаешь совсем не о том, о чем я тебе говорю.
— Я думаю о тебе, — медленно произнесла Берта, глядя в одну точку.
— И что же ты думаешь обо мне?
— Не имеет значения.
— Ты скрываешь от меня свои мысли? — спросил он, пытаясь заглянуть ей в глаза.
Она отвернулась в сторону.
— Приходится скрывать.
— Что с тобой? — воскликнул Альбер, бережно усаживая ее на стул. — Сядь. Ты хочешь мне что-то сказать. Я вижу.
Ему показалось, что она обеспокоена тем, что Кастанье остались этим летом в Париже, и он хотел сообщить ей, что вот уже два месяца, как не видел Одетту.
— Скажи мне, что тебя тревожит?
— Нет! Ты рассердишься.
— Ну раз я сам прошу тебя сказать мне…
— Нет! — решительно заявила Берта. — Эта твоя ярость! Твои крики! Мне не хочется слышать их опять! У нас с тобой в этом доме есть видимость счастья, по крайней мере покой, и именно оттого, что я молчу.
— Я уверен, ты изводишь себя из-за какого-нибудь пустяка.
— Ты не станешь меня даже слушать! Тут же вспылишь! Я заранее знаю, что ты мне ответишь. И боюсь этого! Мне просто страшно сейчас. Ты же видишь, я перестала с тобой разговаривать. Это тебе так хотелось.
— Да нет же, дорогая, нам лучше объясниться.
— Не стоит утруждать себя! — проговорила испуганно Берта, вцепившись пальцами в край стула. — Не в этой комнате! Мне нечего тебе сказать. Мне кажется, я сейчас опять увижу страшную гримасу ненависти. И все начнется сначала!