В декабре Берта часто видела Одетту, они вместе украшали рождественскую елку у госпожи Видар. Они пили чай в столовой и клеили гирлянды, сваливая их в кучу на ковре. Когда в четыре часа подходили Бланш Селерье или Ивонна Дюброка, чаще всего они заставали подруг за оживленной беседой.
Однажды, когда Берта повторила какое-то замечание госпожи Солане, касавшееся Альбера, Одетта сказала:
— Альбер — человек надменный и черствый. У него нет ни снисходительности, ни доброты, иногда он бывает бестактен, как все не слишком чуткие люди. А ты, Берта, что о нем думаешь?
— Не знаю, — ответила Берта, не подымая глаз и приклеивая золотую бумажку на ореховую скорлупу. — Мне кажется, что он насмешник.
Она улыбнулась, не поднимая глаз, чувствуя себя счастливой оттого, что ей одной был известен настоящий Альбер, такой великодушный, такой благородный, такой тонкий.
Когда выдалось несколько очень холодных дней, Берта вместе с Бланш Селерье стала ходить на каток. Она заметила, что ее общества ищут, ей оказывают знаки внимания, восхищаются.
Свой успех и комплименты мужчин она воспринимала как улыбку жизни, как нечто вроде подтверждения своей любви; благодаря им она полнее воспринимала похвалы, которые Альбер расточал ей наедине и которые потом, как ей казалось, словно украшения, сияли на ней.
Какой-нибудь разговор с безразличными ей людьми, новый туалет, та или иная улица или книга — все интересовало ее теперь в той мере, в какой затрагивало ее сердце. Она постоянно помнила об Альбере, и все, что ей встречалось в жизни, в конечном счете сводилось к их любви. В пустом доме она вновь была с ним, когда перечитывала его письма или мечтала, рассеянно опустив руки на клавиши. Но мысль о матери огорчала ее. Берта старалась больше дать материнскому сердцу, которое довольствовалось столь малым.
Ей хотелось тратить свои силы для счастья других. У Бонифасов она подолгу беседовала с бабушкой, выходила гулять с Алисой, как и прежде лишенной развлечений, водила ее на прогулки, в музеи, на выставки, и день обычно заканчивался полдником в комнате Берты, которая заваривала чай в своем маленьком чайнике, оживленно и забавно болтая.
Иногда она начинала говорить так же, как Альбер, и тогда Алиса, не догадываясь, откуда это, отмечала у своей подруги какой-нибудь решительный жест или немного нравоучительный тон и считала это позерством.
Берта скрывала от всех свои отношения с Альбером, не считая нужным в чем-либо себя упрекать и даже не замечая, что ей случается лгать. Да и как могла она считать предосудительным то, что придавало ей силы и служило причиной счастья, как могла она относиться с подозрением к своей любви, которая делала столь приятной жизнь и столь ярким блеск ее молодости.
* * *Берта шла вдоль чьего-то владения, обнесенного стеной. Обратив внимание на непривычный вид этой маленькой улочки, она заметила, что фонари еще не горят. Она бросила взгляд на скамейку под деревьями, обогнула сквер, прошла по переулку, вернулась назад. Его все еще не было. Это ожидание показалось ей унизительным: «Какой стыд вот так бродить здесь, словно я в чем-то виновата. Больше я сюда не приду», — говорила она себе. Она снова вернулась в сквер, нервничая одновременно от нетерпения увидеть его и от желания уйти.
— Извините меня, — сказал Альбер, беря ее за руку. — Меня задержал отец; вы и не подозреваете, что я человек работающий.
— Это слишком опасно, ждать вас здесь, — сказала Берта. — Скоро в шесть часов уже будет светло. Мы ведь здесь совсем рядом с моим домом. Буквально минуту назад я, кажется, видела продавщицу из нашего книжного магазина. Очень даже возможно, что она ходит по этой улице.
— Послушайте, — сказал Альбер, ведя ее к скамейке. — Мне пришла в голову одна мысль. Действительно, здесь очень неудобно. Но я нашел нечто весьма и весьма удачное. Мы сможем видеться у Кастанье.
— У Кастанье? Вы с ума сошли!
— Подождите. Не пугайтесь. Я попросил у Кастанье оставлять мне время от времени на часок свою гостиную. Естественно, его не будет дома. В четыре часа он обычно уходит. Я объяснил ему, что хочу принимать там одну пугливую даму. Рассказал ему совершенно невероятную историю. Уверяю вас, все очень просто. В этот день он отпустит и всех своих слуг. Этот план его позабавил. Он человек романтичный. Вы пройдете в подъезд, ничего не спрашивая. Никто не будет знать, куда вы идете. Потом подниметесь на лифте. Нет. Лучше подниметесь по лестнице. Всего три этажа. А я уже буду там. Вам не нужно будет даже звонить.