Плис как-то по-особенному прищелкнул языком и окончил чтение.
- Да-а, - довольно протянул он, - должно быть, начинаются дела... Сейчас мне следует пойти. А вы побудьте у меня, я скоро возвращусь. Вот там кофейник в печке, там картофель - ешьте. Вот там кровать, ложитесь, отдыхайте. - И, подойдя к постели, шутливо стал сгонять кота: - Брысь, брысь ты, генерал... Ну, Рунцик, котик серый, товарищ хочет отдохнуть, пусти его...
Кот нехотя поднялся, выгнулся крутой дугой, зевнул, впился когтями в одеяло и, отряхнувшись, мягко спрыгнул на пол.
- Ложитесь - ваша очередь, - и Плис, довольный шуткой, захохотал. - Я дверь замкну снаружи, а вы не отзывайтесь никому.
Плис ушел. Архипов сел на табурет и закурил. Кругом была чужая обстановка, в чужом селе, у незнакомого, чужого человека. И это еще более напомнило об одиночестве, о выброшенности из прежней жизни.
Он лег на койку и начал вспоминать повешенного.
И то, что видел, представилось ему не настоящим, - уж больно просто все случилось и так невысоко висел тот, в черном. Но, думая о зрителях, определенно злился:
"Палачи свое дело знают, на то они и псы такие. А вот ты, да все вы... мать вашу... Вы чего стояли?"
Припомнилась пословица: "на миру и смерть красна".
"Красна, - промолвил вслух, - как же!" - повернулся и заснул.
Проснулся поздно, уж темнело. Захотелось есть. Совсем забыл - ведь у него в мешке, в жестянке есть немного спирта. Купил в дороге у солдата. Достал картофель, хлеб. Устроился на верстаке и, выпив спирту, начал жадно есть.
Хмель сразу обострил все мысли и захотелось выхода немедленно, сейчас же из мглы противной и опасной неизвестности. Случайно посмотрел в окно и вздрогнул:
"Солдаты!"
По улице верхами растянулись, дробятся группами и заезжают во дворы.
И тут же снаружи двери загремел замок.
Архипов почему-то сунул спирт в карман, вскочил. Из темноты сеней явилась бесконечно утомленная фигура Плиса. Еще не было видно лица в полумраке, а уж дошла волна тревоги...
С измятой, больной улыбкой Плис сказал:
- По селу повальный обыск - оцепили нашу улицу. Я едва успел... Дрожь и холод...
Плис снял шапку и продолжал:
- Попробуйте уйти... скоро придут за мной.
- Как же это... - еще не понимал Архипов, а уже словно погреб черный, ледяной открывался под ногами. - Чего же делать-то? - почти вскрикнул он, злобно стряхивая оцепенение.
- Не теряйте времени, уходите... - просто ответил Плис и взял на руки серого кота.
- А ты? - взбесился Архипов.
- Меня же знают... за дверью схватят.
С ругательством Архипов прыгнул к порогу и запнулся:
- Оружие есть?
- Есть, - послушно ответил Плис и, оживляясь, обнадеживаясь: - Вот здесь, за доской...
- Стрельнем? - цинично и дразняще бросил вдруг Архипов.
И Плис, аккуратный, честный тяжелодум, просиял как ребенок и бережно положил кота на подушку.
В экстазе неиспытанного опьянения работал Архипов, готовясь к обороне.
В эти минуты он был крепко связан с Плисом, и эта особая, непередаваемая спайка смертью и тем, что было сильнее смерти и что могучим порывом возвысило их над нею, - восторгом наполнило их.
К двери - сундук. На него - тяжелый шкап с инструментами.
- Там что? Мука? Сюда, в простенок, - мешок на мешок.
Плис на секунду даже замялся - так необычно было рисковать драгоценной мукой.
- Стой, - горячо шептал Архипов, соображая, и командовал: - Ты туда, за русскую печь... Бей в эти окна, в дверь. Я - тут, в простенке.
Оружие хранилось у Плиса под обшивкою стены. Достали. Укороченная винтовка-берданка, охотничья двухстволка. К винтовке нашлось шестнадцать патронов, к двухстволке было больше и их можно было переснаряжать. Архипов, как бывший фронтовик, избрал винтовку.
Все было сделано, приготовления окончены, стало темно...
* * *
С гор, от хребтов таежных, от таинственных теперь деревень, запавших в лесных лощинах, потянулись на город порывы ветра, покатили волны-свитки лохматых туч. Серым, далеким пятном
мелькает гонимая бурей птица, налетает над городом, черной тряпицей полощется в вихре и, бросив хриплый крик, уносится в даль.
Стаей черных птиц налетают на город зловещие слухи, панику и смертный страх роняют в рыхлые сердца и скрываются неуловимые и бесследные.
Малинин в расстегнутом френче. Давит, душит воротник бычачью шею.
Ходит по комнате беспокойными, тупыми шагами.
Взглядывает на начальника гарнизона, Полянского, на разведчика Бовича. Иной раз взглянет с надеждой, а сам все прислушивается, нивесть к чему прислушивается... Нет, не помогут - сам себе помогай! Останавливается круто и хрипит, весь пунцовый, брызгая слюной:
- Погубили самую лучшую часть... Шестую роту. Открыли путь к городу...
- Дело надо делать, а не причитать, - наконец, раздражается Полянский.
- Вы послали депешу в губернию? Вы послали? - допытывается Малинин.
- Конечно, послал, как только получили известие...
- Но что же делать-то?.. Родные мои, что же делать-то? Я тоже послал телеграмму, как городской голова. Пишу, что все женщины, дети, весь город умоляют помочь... Но разве дойдет? А ведь должна дойти? А? Как вы думаете?
- Я думаю, что вам следует переехать к нам, в военный городок.
- Да... да, - соглашается Малинин, - это правда... И жену захвачу...
- Офицерам, живущим в городе, - говорит Полянский, - приказ на ночь являться в военный городок. Далее. Сосняк около городка надо вырубить, очистить площадь обстрела. Это уж вы, Иван Николаевич, через свою управу людей нарядите. Ну... вот пока и все. Все части я беру в городок, оставляю только караул у тюрьмы...
Малинин уже сидел. Слушал внимательно - слова боялся проронить.
Это - выход... Стены городка, кругом штыки, это... не то, что здесь...
Только вот дом, хозяйство? А все-таки легче. Кажется - выручил.
Твердый человек Полянский!
И, когда полегчало одно, закипело другое.
И уж Малинин потребовал многозначительно, с ударением.
- Что вы намерены делать, - обратился Бовичу, - в городе?
- Аресты. Прошу и настаиваю на самых широких полномочиях.