Сорча и Коад не упускали случая представить Мэддокса как своего сына каждому встречному, и, конечно же, всё это сопровождалось новыми и новыми слезами. Казалось, у матери Мэддокса была неисчерпаемая их запас. Наверное, она копила их все эти двадцать пять лет.
Я остановилась у витрины кондитерской и вздохнула:
— Каэли бы умерла от счастья, будь она здесь.
Рука Мэддокса обняла меня за талию. Он снова был самим собой — игривым и внимательным, и лишь его усмешка, когда он изредка смотрел на меня, напоминала о том, что произошло в пещерах.
— Можем прихватить ей немного. Не знаю, переживут ли сладости дорогу, но…
Я вошла в кондитерскую, не дав ему договорить, и заказала понемногу из всего, особенно того, что не портится быстро. Попросила упаковать всё в самый прочный свёрток. Особое внимание уделила лакомствам из яблок и айвы. Продавцы суетились, не зная, на кого глазеть больше — на Мэддокса или на меня.
Особенно когда из моих плеч выскользнула тень, и один из подмастерьев выронил ещё горячий хлеб.
Мэддокс наклонился ко мне и прошептал:
— Ты выставляешься на показ, как Хоп.
Я пихнула его локтем.
Мы бродили по Дагарту куда спокойнее, и к вечеру по улицам поплыла музыка: арфы, лютни и волынки. Мэддокс переплёл свои пальцы с моими, и мы шли следом за его родителями. Я думала, что впервые этот мужчина, этот дракон, может пройтись по городу, не будучи чужаком. Не вымершей тенью. Не наследным принцем-человеком. Не охотником из Облавы. Даже с рогами и шипами — он принадлежал этому месту.
Мои эмоции, должно быть, явно проступали в нашей связи, потому что он пробормотал в моей голове:
Не надейся, что я останусь тут, а ты уйдёшь одна.
Я не настолько щедрая, Мэддокс, призналась я. Теперь ты мой, и, как сам сказал, пути назад нет.
Его глаза вспыхнули, когда он посмотрел на меня.
Правильный ответ.
Мы остановились у лавки с вещицами из плиточной мозаики, и тени невольно поселились во мне. Жизнь здесь была мирной, и народ драконов мог обходиться без чьей-либо помощи. У них были плодородные земли, упорядоченное общество, уважаемое правление. Они многим пожертвовали, да, но, как сказала сама Сорча, новые поколения вовсе не знали, каким был континент и его обитатели. А значит, не могли тосковать по земле, столь же мифической для них, как для нас эти острова.
Здесь были школы, ремёсла, мечты. Магия и пламя текли, как лава из вулканов, и никому не приходилось скрывать свои черты или спасаться от проверок на гематит. Многие, возможно, никогда в жизни и не видели проклятый гематит.
Я откусила кусочек яблочного пирога, что протянула мне Сорча, и пробормотала себе под нос.
И ведь у них были яблоки. У них было всё.
Зачем им рисковать?
Этот вопрос звучал в моей голове снова и снова, и я утешала себя мыслью, что до тех пор, пока портал не забросил нас сюда, рассчитывать на драконов в любом случае было невозможно. Мы ничего не теряли, если они решат не присоединяться. Наша борьба будет той же.
На обратном пути к Обсерватории Сорча рассказывала мне о необычном материале, из которого они ткали свою одежду, чтобы она выдерживала огонь.
— Мы добываем его из деревьев, что растут только в глубине…
Ноды болезненно затрепетали, и тревога ударила в связь. Я обернулась к Мэддоксу. Он шёл несколькими шагами позади, беседуя с отцом. Они были почти одного роста, и сложения у них были схожие, разве что у Коуда волосы были длиннее, собранные на затылке, и мягкого каштанового оттенка.
Мой спутник резко остановился и схватился за грудь.
Сорча взглянула на нас.
— Что случилось?
Мэддокс нахмурился.
— Не знаю. Как будто…
Боль повторилась, и мы оба тяжело задышали.
Мэддокс издал сдавленный звук и рухнул на землю. Его кулаки и шипы впились в камни, крылья изогнулись. Коад опустился рядом.
— Сын!
Я ухватилась за Сорчу, когда молния чистейшей агонии пронзила меня с головы до ног. Где-то внутри металась и стонала зверюга.
— Кто из вас это чувствует? — резко спросила Сорча.
— Он, — прохрипела я.
— Сосредоточься на связи. Представь двери и захлопни их изо всех сил, — скомандовала она твёрдо. — Вы не можете страдать оба. Коад! — рявкнула.