— Он не ранен. Не понимаю, что с ним.
— Это его дракон, — прошептала я.
Я последовала указаниям Сорчи. Среди этой лавины страдания создать в связи двери и закрыть их было всё равно что пытаться удержать лавину голыми руками. Но я упёрлась и выпустила тьму, чтобы та помогла мне. Постепенно, сантиметр за сантиметром, боль утихла, став терпимой. Она осталась, но глубоко, подспудно.
Мэддокс лежал на спине, корчился, дёргал руками и ногами, будто не знал, куда себя деть. Когда я попробовала коснуться его, он резко оттолкнул меня.
— Отойдите, — рыкнул он.
— Но…
— ОТОЙДИТЕ!
Двойной голос. Эхо. Я окинула взглядом площадь перед Обсерваторией. Кругом здания, террасы, балконы, драконы. Дети. Девочки и мальчики. Я доверилась своему спутнику и раскинула тьму куполом. Сделала его больше и больше, пока он не накрыл площадь и всё пространство, что я смогла отвоевать. Оттеснила всех — даже возмущённых Коуда и Сорчу.
Затем удержала купол на месте, как вторую преграду.
Когда я вновь взглянула на Мэддокса…
Я застыла, глядя и не понимая. Его одежда была изорвана в клочья. Его тело… Это уже не было телом. Кожа чернела, мышцы, кости и чешуя переплетались в жуткую мешанину. Паника вспыхнула при мысли, что какую-то тварь с островов вселилась в Мэддокса и пожирает его изнутри. Но я чувствовала его. Это был он. И боль исходила не снаружи — изнутри.
Из того месива вырвалась огромная лапа, вонзилась в землю и расколола её. Потом вторая. В воздухе взвился рев, показалась морда с ноздрями, в которые я могла бы встать в полный рост, ряд зубов — каждый величиной с колонну Обсерватории, колоссальные рога, ещё две лапы, бесконечный хвост, усеянный шипами, и с тёмными щелчками развернулись крылья, способные накрыть собой целый вулкан.
Я ничего не чувствовала и не могла пошевелиться, когда чёрный дракон — до боли знакомый — свернулся под куполом моей магии. Места здесь ему едва хватало, но он всё же сумел развернуться ко мне и приблизить опасную пасть.
Тьма визжала от восторга, словно ребёнок.
На меня смотрел золотой глаз, вытянутый, с вертикальным зрачком. И будь я не в полуобмороке, поклялась бы, что в нём мелькала насмешка.
Он втянул мой запах и окутал меня смрадом серы так, что у меня навернулись слёзы.
Теперь я знаю, как тебя лишить дара речи, sha’ha, — раздался в моей голове голос Мэддокса.
Я сглотнула.
Моргнула.
Заставила мозг работать, но могла думать лишь о том, что я уже обнимала этого дракона, успокаивала его, держала в своих руках.
— Ты… — Голос сорвался. Я попробовала снова: — Ты очень спокоен для того, кто только что разнёс площадь и пару скамеек.
Это было чертовски больно… и освобождающее. Я чувствую себя прекрасно. Аланна, я — дракон!
Я невольно фыркнула.
— Да уж, вижу. Равно как и весь Дагарт. — Моя магия удерживала их на расстоянии, но не делала слепыми. Я взглянула на сложенные крылья дракона, на шипы, рвущие тьму, напряжённые. — Думаешь, я могу убрать свою магию? Ты в порядке?
Да, — рыкнул он с воодушевлением. — Хочу лететь.
— Постарайся не разнести дотла город тех, чьей помощью нам предстоит заручиться, ладно?
Он фыркнул, окатив меня клубом дыма.
— Очень смешно.
Взмахом руки я рассеяла тёмный купол. Никто не двинулся. Даже Сорча с Коадом. Коад сидел прямо на камнях, ошеломлённый, раз за разом оглядывая невообразимую мощь Мэддокса. Его чешую. Его рога. Кончик хвоста, скрывавшийся в глубинах Сулиса.
Сорча выдохнула и посмотрела на меня:
— Вот что происходит, когда дракон соединяется с божественным родом. Он становится богом.
Мэддокс выпустил низкое мурлыканье, и земля задрожала.
Нравится, как это звучит.
Я всплеснула руками:
— Пожалуйста, не говорите ему такое. Его самомнение и без того внушительное.
— Значит, он в порядке? — Коад поднялся на ноги при поддержке Сорчи. — Он в сознании?
— Да, это всё ещё Мэддокс.
Его морда медленно приблизилась ко мне. В наших снах я уже касалась его шершавой чешуи — она была тёплой. Хотелось верить, что наяву он меня не обожжёт.
Я осторожно коснулась пальцами края его верхней губы. Жёсткая, горячая, пульсирующая поверхность.
— Ничего себе… — прошептала я.
И вдруг — пустота. Взрыв, пропахший углём, и дракон исчез. Мэддокс пошатнулся посреди площади — растерянный и совершенно нагой.
Несколько детей прыснули со смеху, а их родители поспешили прикрыть им глаза.