***
Мэддокс провёл добрую часть той ночи, упражняясь в превращении за пределами Дагарта. Он не хотел, чтобы это снова застало его врасплох — или произошло в каком-нибудь тесном помещении.
Слух о том, что настоящий дракон, подобный Ширру и его Девятерым детям, живёт здесь, быстро разнёсся. Что это именно тот, кто пришёл извне, вместе с напарницей с божественной кровью и фиолетовыми глазами.
Если в чём драконы не растеряли ничего за эти столетия, так это в почитании своего единственного короля и создателя. Я видела десятки статуй Ширра и Девятерых на острове. Их считали божествами, как и Триаду.
И многие начинали смотреть на Мэддокса именно так. Разве что не тогда, когда надрывались от смеха, наблюдая за его неудачными попытками подняться в воздух.
Я куталась в тонкое покрывало, что принёс мне Си’ро. Мы устроились на холме, поросшем яблонями, откуда наблюдали за Мэддоксом. Несколько учёных находились рядом с ним, увёртываясь от его лап и случайных всполохов пламени, сверяясь с книгами в поисках знаний, что могли бы пригодиться моему спутнику. Почва под островом дрожала от его шагов, и вулкан рядом уже не казался столь огромным.
К рассвету веки мои начали смыкаться. Мэддокс научился менять облик, сосредоточившись на единственной мысли, и возвращаться в тело дракона без посторонних стимулов.
Я наблюдала, как его колоссальные крылья взметнулись, и ветер донёс до меня запах серы, яблок и лилий.
Спи, sliseag. Когда проснёшься — я уже овладею этим новым телом.
Я опустилась на землю рядом с Сорчей, Коадом и Си’ро.
Надеюсь. Гвен и Каэли завалят тебя просьбами о полётах, когда мы вернёмся.
***
— Значит, всё это время у тебя были при себе камни? — спросила Сорча.
Я посмотрела на Мэддокса поверх своей чаши с фруктами, ожидая его ответа. Мы завтракали на террасе рядом с Обсерваторией. Все эти перемены и магия оставили моего спутника изголодавшимся, и ему уже подали четвёртую тарелку порриджа — горячей овсяной каши, очень питательной. Она успокаивала драконов и одновременно укрепляла их. По крайней мере, так утверждала Сорча.
— Если только какой-нибудь хитрый торгаш не нашёл их, то да, они в сохранности.
Я закатила глаза:
— Ронан не посмел бы у тебя украсть. Он жадный, но не дурак.
— Он стащил у меня браслет, когда я ещё был капитаном в Дикой Охоте и допрашивал его по поводу исчезновения реликвий одной графини.
— Ты просто слишком легко поддаёшься на уловки.
Взгляд Мэддокса вспыхнул:
— А ты слишком хороша в том, чтобы отвлечь.
Коад рассмеялся. На его лице проявилась ямочка, ту самую ямочку унаследовал его сын. А Сорча смотрела на нас с какой-то смесью обожания и тоски.
— Мы выбрали его камни, как только я узнала, что беременна, — рассеянно коснулась она живота. — Прежде всего, я хотела, чтобы он знал: мы любили его ещё до того, как увидели его личико. Поэтому у него три агата.
Я вздохнула. У Сорчи и Коуда было по шесть камней на каждом крыле, двенадцать всего. Они переливались и отражали солнечный свет, разбрасывая радугу повсюду.
— Я бы хотела узнать всё о камнях и их значении. Прочитаю, когда мы вернёмся. У нас есть экземпляр О народе драконов.
Коад кивнул:
— Его написал великий учёный того времени. Здесь у нас есть несколько копий.
— Библиотека… Только не напоминай. — У нас не было бы времени пройти её даже мельком: она была больше самой Обсерватории и имела шесть этажей, до отказа заставленных полками, где и вздоху негде было поместиться. — У нас есть подруга, которая бы умерла от счастья там оказаться.
Мэддокс осушил остатки каши и жестом велел подать ещё.
— В каком возрасте вживляют камни? — спросил он.
Коад наклонил голову:
— Зависит от дракона, но обычно между двенадцатью и шестнадцатью. Это называется бели маур, и процесс тяжёлый. Только некоторые мастера имеют право проводить его, хотя осложнения случаются редко. У меня это было в тринадцать.
— У меня в четырнадцать, — добавила Сорча.
Мэддокс потрогал перепонку крыла.
— Для меня уже поздно, видимо. И у нас нет времени.
Я коснулась его бедра под столом. Его родители смотрели на него с явной тоской.
— Взрослым драконам это не делают, потому что так не принято, — сказал Коад. — Но я уверен, мастера сражались бы за такую честь. Ты слышал, как тебя теперь называют? Десятым. — Его улыбка вышла напряжённой. — Может быть, позже…
Он не закончил, и никто не стал ничего добавлять.
Потому что это вряд ли случится. В тот самый момент тиарны совещались и голосовали, и нам не позволили присутствовать. Никто из нас не возражал. В глубине души я уже знала, к чему всё идёт.