Я взглянула на Луксию. Её глаза были закрыты, а по лицу пролегли новые морщины. В волосах появилась седина, на руках и предплечьях — пятна.
— Ты…?
— Продолжай, — резко оборвала она.
Я вновь осторожно прижала наши руки к корню.
Осталась последняя тень. Самая въевшаяся. Я сжала губы, и сама вытолкнула её. Почувствовала, как её когти вцепились в место, где она жила все эти годы. Боль была такой же жгучей, как её воспоминание.
Но в конце концов она сдалась и скользнула к древу. Там, где мои пальцы соприкасались с корнями, она обернулась и посмотрела на меня.
В глазах моей матери не было ненависти.
Только страх.
Она… всегда была очень напугана.
— Мы справимся, — прошептала я. — И ты тоже.
Она не ответила. Возможно, уже не могла. Но острый ужас в её зелёных глазах притупился. Грудь приподнялась, словно в долгом выдохе, и затем она ушла.
Я рухнула на колени спустя несколько секунд, обессиленная.
Только потом заметила, что Луксия упала рядом и не двигалась. Когда я взглянула на неё…
Я прикрыла рот рукой.
Она была иссушена. Казалась старухой лет девяноста, и её выражение было умиротворённым. Довольным.
Она воссоединилась со своими сёстрами.
Керридвен уменьшилась в размерах, чтобы обвиться вокруг своей спутницы, всё плотнее, закрывая её целиком. Последняя богиня.
— Прости…
— Иди. И позаботься о её наследии.
***
Я распахнула глаза и увидела переплетение можжевельника и ветвей. Грохот битвы, нескончаемые крики — всё вернулось.
Моё сознание снова обосновалось в теле, и я почувствовала…
Ничего.
Или всё сразу.
Потому что так долго я носила в себе все эти души, что и представить не могла, каково это — быть без них.
А теперь знала. И не существовало слов, чтобы описать это.
Всё это подсознательное напряжение истощало меня.
Тьма обвилась вокруг моей шеи и запястий, и я ощутила приятное тепло в животе. Магия бурлила. Я была полна. Мой сосуд почти опустел — я тратила слишком много силы на ойв, а теперь, когда они ушли…
Ну, почти все. Остались лишь немногие.
Я поднялась. Стоило мне коснуться ветвей можжевельника — и кокон распался. Заклятье Самайна, прежде дремавшее, хлынуло в меня. Окутало и встретило с ликованием.
Да, да, защебетала тьма. Самаин. Наша ночь.
Я нашла своего спутника мгновенно: он парил в воздухе в драконьей форме, в окружении родителей, атакуя плечом к плечу. Не нужно было сообщать ему, что я вернулась — он сам послал в меня вспышку любви и гордости через связь. Я также ощутила его усталость, протест мышц и крыльев при некоторых движениях.
Каэли сражалась неподалёку вместе с Персиммоном, Медоу и Фионом.
А чуть дальше, Оберон, изнывающий от скуки, заставлял демонов вокруг задыхаться землёй, камнями и стволами. Тех, кто подходил слишком близко, он отбрасывал чем-то сочащимся, что держал в руках. Рука, догадалась я. Ободранная до мышц и сухожилий рука.
Рука Накелави.
Медоу заметила меня, и его жест, направляющий стрелы воды в демонов, дрогнул. Каэли, Персиммон и Фион тоже ощутили перемену и…
Застыли на месте.
Я уставилась на бессмертного. На его изменившееся лицо. На бороду, забрызганную кровью, и глубокий порез, сочившийся на груди.
Я обернулась к Фианне.
Кумал стоял прямо за моей спиной. Такой же крепкий, как в моих снах, только здесь я могла разглядеть его лицо. В чертах угадывалось сходство и с Фионом, и с Морриган: в глазах и в том, как они прищуривались, будто скрывая улыбку.
Позади него были все остальные. Все, кого я спасла в рощице, когда слуги пытались поживиться их душами. Мужчины и женщины, люди, павшие храбро за эту землю — и чьи души кто-то бережно хранил в кипарисах, не находя для них иного упокоения.
Я не была уверена, как долго смогу удержать их здесь. Лишь столько, сколько продлится Самайн.
— Вот ваш вождь, — я указала на Фиона. — Напомните ему, что значит быть Фианной.
Кумал кивнул. И все вместе они взревели:
— ДИОРД ФИОНН!
Боевой клич Фианны.
Они бросились в бой — существа на границе жизни и смерти, неуязвимые для ударов, но способные их наносить. И они это делали. Я чувствовала, как дёргаются мои внутренности, и улыбалась.
Фион посмотрел на меня. В его глазах я увидела тени, скорбь и молнии. Увидела, как просыпается дремлющий дух и как дрогнуло несокрушимое сердце. Он крепче сжал меч и двинулся за отцом и братством, крикнув: