В Гибернии предпочитали ворон. Символ Морриган, Дикой Охоты и жестокой Человеческой Короны. Именно поэтому Братство всегда использовало лебедей — птиц, не преданных богине и не поддающихся её влиянию.
Я задумалась, что стало с Морриган после того, как я освободила её от Никого.
— Именно так передают послания в Вармаэте, — подтвердил он. — Это единственная птица, что осмеливается пересекать пустыню и обладает достаточной выносливостью: они спят в полёте и не останавливаются, пока не доставят весточку.
Во главе процессии шёл человек. Высокий, стройный, в свободной одежде из дышащих тканей, как и все здесь. На икрах я заметила пересекающиеся кожаные ремни — там же находились ножны для ножей.
Когда он подошёл ближе, я поняла, что именно меня с самого начала смущало. Из тёмных наручей выглядывали его руки — и на них сверкали четыре изогнутых, чёрных когтя.
Фей.
Он изучал нас взглядом, преодолевая последние метры между нами с лёгкостью, будто песок под его ногами был камнем. Процессия остановилась у подножия дороги, внизу.
Он снял капюшон и закрывающую лицо ткань. Когти засверкали на солнце. Из-под угольно-чёрных волос показались заострённые уши. Кожа — тёмная, как у всех с запада, глаза — тревожные: с чёрной склерой и белыми зрачками. Наоборот, чем у обычных людей.
Но не это меня поразило. Черты сидхов были прекрасны своей необычностью и тем, что они символизировали.
А вот пирсинг… В его носу и нижней губе было как минимум восемь серебристых колец, вонзившихся в покрасневшую, воспалённую кожу.
Я различила блеск гематита. Любой сидх его чувствует. Этот металл невозможно спутать ни с чем — кровь сидхов будто сама знает, как его избегать.
Он был создан людьми и демонами, чтобы истреблять нас. Он не просто резал — он уродовал. При попадании в кровь он распадался, разносился по телу…
Разлагал. Уничтожал.
Фей перед нами имел шесть кусков гематита, вонзённых в лицо. Недостаточно, чтобы убить — но достаточно, чтобы держать его в постоянной агонии. Одно из колец в левой брови сочилось ихором.
Я сглотнула. Это было немыслимо.
Он взглянул на Мэддокса с чистейшим презрением и усталостью. И, что странно — мне это выражение показалось знакомым.
Потом перевёл взгляд на меня. Воздух вокруг него задрожал — будто жара пустыни начала испаряться.
Я нахмурилась, когда тьма во мне зашевелилась.
Ей не понравился этот человек.
И было ясно, что эта процессия не имела никакого отношения к герцогам Вармаэта.
Человеческая знать закричала бы от ужаса, окажись рядом с таким сидхом. Ведь это же те самые порождения кошмаров, о которых рассказывали страшилки: создания из преисподней, выродки, созданные позорными богинями, которые поработили человечество своими ужасающими силами.
Когда он заговорил, голос фея оказался резким и раздражённым.
— Очнулась, — сообщил он, не сводя с меня взгляда, хотя и не обращался напрямую ко мне. — Отлично. Это упростит дело и очень обрадует короля. Хотя… первое впечатление не самое запоминающееся. — Он окинул взглядом мою одежду и волосы, верхняя губа приподнялась в презрении. — Но, думаю, это не важно. В конце концов, её внешность — наименьшее из её достоинств.
Ну надо же.
Никогда ещё меня не презирали с таким мастерством — в паре фраз.
И мне не нужно было даже смотреть на Мэддокса, чтобы почувствовать, как внутри него поднимается ярость. От него исходило тепло, совсем не связанное с пустыней или солнцем. Оно исходило из его крыльев, из его тела — и окружало меня.
Я мило улыбнулась.
— Ну что ж, очевидно, вы нас очень ждали, раз сам «король» соизволил выйти из своего логова, чтобы встретить нас. — Я озорно подмигнула. — А ты кто, напомни?
Я знала, что этот вопрос выведет его из себя. В нём вся суть того, кто считает себя важнее всех на свете.
— Следи за языком в присутствии короля… Моего отца. А это, если тебе трудно провести параллель, делает меня принцем.
Мэддокс фыркнул и рассмеялся, глухо и насмешливо.
— Ты же знаешь, что настоящим принцам не нужно объяснять, кто они, верно? — Он взглянул на меня, и в его глазах полыхнуло. — Его зовут Рандьюспор. Или, как мы его прозвали, Ран. И, как видишь, у него острый приступ идиотизма. Он был нашим «дружелюбным» проводником через пустыню.
Когти фея сжались, пальцы изогнулись. Похоже, он только и мечтал вонзить их Мэддоксу в глотку.
— Ран, — рявкнул он. — И ты забываешь, в каком шатком положении вы находитесь, дракон. — Улыбка медленно поползла по его лицу, потянув кольца в коже и открыв старые раны. Я была уверена, они никогда не заживают до конца. Струйка крови стекла к его подбородку — у меня по спине пробежали мурашки. Он, похоже, этого даже не заметил. — Но ничего. Пока что я проявлю великодушие. Пока ты свыкаешься с тем, насколько ничтожным стал после смерти ложного короля и провала своей миссии. Она, собственно, и есть самое интересное, что в тебе осталось. Забавно, не так ли?