Но ужас охватывает меня, когда я слышу её слабый стон.
Она ещё жива.
Её глаза красивого изумрудного оттенка с трудом находят меня. Она едва может держать веки открытыми, но пытается что-то сказать.
Я не хочу ничего слышать, но всё же наклоняюсь ближе.
— Знала… — Её голос — сама смерть. На последнем издыхании. — Знала, что это… глаза зла.
Резко отстраняюсь. Ничего не отвечаю, потому что… она права. Остаюсь рядом с ней до тех пор, пока не убеждаюсь, что она больше не заговорит, и даже не вздрагиваю, когда из неё выходит тёмная тень и проникает в меня. Это не первая тень, и я знаю, что не последняя. Закрепляю Каэли на спине и тащу тело матери в огород.
Копаю, копаю.
Продолжаю копать.
У меня уже обломаны все ногти, но это не важно.
По крайней мере, могила должна быть достойной. Раз уж я так и не смогла стать для неё хорошей дочерью, то самое малое, что я могу сделать…
— Хватит.
Чьи-то руки опускаются на мои, останавливая меня. Большие, смуглые и сильные руки, принадлежащие кому-то в чёрной одежде.
Я падаю на землю и пытаюсь отползти, охваченная страхом, но те же самые руки удерживают меня.
— Спокойно. Спокойно, sha’ha, это я.
Делаю судорожный вдох и вижу перед собой опечаленное лицо Мэддокса. В его глазах — жгучая боль, когда он берёт меня за руки. Я чувствую его тепло. Настоящее тепло.
Это какой-то бред.
Его здесь никогда не было. Я…
Оглядываю себя и понимаю, что я уже не двенадцатилетняя Аланна. Каэли не привязана к моей спине. Могила моей матери закопана, а от дома остались лишь руины и плохие воспоминания.
Стоя посреди самого ужасного из событий моего прошлого, того, что всегда напоминает мне о том, кто я и какое у меня наследие, я позволяю себе на мгновение опереться на Мэддокса. Его рука поглаживает меня по щеке, но когда его большой палец касается скулы, там нет слёз, которые можно было бы вытереть. Я не плакала, когда умерла моя мать, и никогда не плачу, вспоминая её. Интересно, заметит ли он это, подумает ли, что я ужасна.
Вместо этого он говорит: «Это не то, что я имел в виду, когда сказал, что умираю от желания узнать, куда ты меня отведёшь».
Проходит несколько секунд, прежде чем до меня доходит, о чём он говорит. Но то был сон. Как и это.
Нет.
Я резко подскочила, просыпаясь в окружении темноты и мерцающих огоньков. Такое ощущение, будто я лежу на чём-то жёстком.
Моё сердце забилось чаще. Я же ехала верхом с Мэддоксом. Где я?..
— Спокойно, — произнёс тот же голос, что и в моём сне, почти с той же интонацией. Он звучал позади меня, у самого уха. — Мы в пещере Хелтер, у лагуны. Всё в порядке. Ты со мной.
Я узнала каменные стены и поняла, что мерцающие огоньки были светом костра. Гвен и Сейдж, сидевшие в нескольких метрах от нас, мрачно смотрели на меня. Я была в самой глубине пещеры, где она сужалась. Сидела, прильнув спиной к Мэддоксу, на полу, его длинные ноги были по обе стороны от моих, и я ощущала сильное биение его сердца позади меня.
— Что случилось?
Когда я попыталась выпрямиться, давление на груди помешало мне. И хотя он быстро убрал руку, я поняла: он трогал татуировку. Я до сих пор ощущала горячий след его ладони.
Резко отстранилась, охваченная паникой от того, что могло случиться на самом деле, от того, что он мог увидеть.
— Что ты сделал?
Мой вопрос прозвучал обвинительно.
— То, что должен был сделать, — ответил он, сжав челюсти. Он подтянул ноги к себе и встал. В маленьком пространстве ему пришлось сгорбиться. — Ты не просыпалась и мучилась от боли.
— Мне не было больно.
— Бесполезно отрицать, sliseag. Я был там с тобой.
Он был там…
Он…
Дрожа, я тоже поднялась на ноги.
— Так вот что происходит, когда касаешься татуировки? Ты проникаешь в мой разум?
Его взгляд был полон раздражения.
— Ты уверена, что хочешь знать ответ? Потому что, насколько я помню, тебя не интересует ничего, связанное с наид-наком. Или ты больше не считаешь его болезнью?
Гвен и Сейдж тоже встали, но лишь для того, чтобы выйти из пещеры. Я хотела последовать за ними, убежать. Но не сделала этого.
Сжав кулаки, я ответила: