Слишком красива для существа, вставшего между мной и сестрой. Что будет, если я отделю голову от этого длинного тела? Тьма попыталась прийти мне на помощь, но я удержала её скорее по привычке, чем осознанно.
В прошлый раз, когда я оказалась в подобной ситуации, я не могла пошевелить и пальцем, пока у меня отбирали Каэли. А теперь, когда мы пробыли вместе всего несколько часов…
— Ты можешь напасть на Керридвен, но лишь отсрочишь неизбежное, — тихо произнесла женщина, будто прочитав мои мысли. — И, мне кажется, у тебя есть дела поважнее, чем бродить по этим лесам, разве нет?
— Давай заключим сделку. Я сделаю всё, что угодно. Я могу…
— Мы уже заключили сделку, Аланна. И если бы ты знала, насколько это великодушно с моей стороны, то не стала бы спорить.
Мои мысли были в хаосе.
— Откуда ты знаешь моё имя?
Её глаза вспыхнули, или, возможно, это был эффект блуждающих огоньков.
— Я знаю имена всех, в ком течёт моя кровь и кровь моих сестёр.
Её кровь.
Я рухнула на колени, пока осознание того, о чём я уже догадывалась, но не могла поверить, не снесло меня ураганом. Женщина передо мной, величественная даже в своём упадке, была самой Луксией, богиней смерти. Сестрой Тараксис и пускай дальней, но всё же без сомнения нашей с Каэли родственницей.
Когда я смогла заговорить, мой голос был едва слышен:
— Значит, Теутус не убил тебя.
— Оставим воспоминания о сражениях на потом.
Я перевела взгляд на Каэли, которая подняла мордочку к женщине.
— Я увижу её снова?
— Разве я говорила, что собираюсь забрать её навсегда? Поверь, я не люблю детей. — Затем она опустила взгляд к своим ногам. — Прощайся.
Каэли подбежала ко мне, и я обняла её изо всех сил. Я вдыхала её запах, чувствуя, как горячие слёзы жгут глаза. Когда мы разъединились, я погладила сестру по пушистой макушке; горе и боль сжимали моё сердце так, что я едва могла дышать.
— На протяжении многих лет ты была для меня всем миром. Мой день начинался и заканчивался с твоей улыбкой, и единственным, что мотивировало меня идти вперёд, была ты. Ты захватила моё сердце в тот момент, когда родилась и схватила меня за палец, и… потерять тебя — это то, чего я боюсь больше всего на свете. Иногда мне кажется, что я это всё делаю по очень эгоистичным причинам. Прости, что не смогла тебя защитить, леэки. Хотела бы я, чтобы всё это исчезло, и мы снова были только вдвоём, вместе, у огня.
Она ответила мне новой чередой полумычания, полурычания.
— Она хочет, чтобы ты знала, что в тебе нет ни капли эгоизма, что ты просто напугана, — сказала Луксия. Я удивлённо посмотрела на неё. — И что она счастлива, потому что видит, что ты больше не одна. У тебя есть друзья и крылатый воин, чего она всегда и желала для тебя.
— Друзья?! — выпалила я, горько посмеиваясь над собой. — Я обманывала их всех. Они бы вели себя совсем иначе, если бы знали, кто я. Если бы знали о том зле, что я ношу в себе.
Луксия щёлкнула языком, будто змея, и недовольно пробормотала:
— Никогда бы не подумала, что одна из наших потомков окажется такой глупой.
В следующую секунду она оказалась передо мной и схватила меня за руку без всяких церемоний, с такой силой, что я ахнула. Передо мной тут же предстали образы и звуки.
Просторный зал с белыми стенами заполнен людьми, арфы, лютни и волынки играют весёлую музыку, в воздухе витает неопределённость. Женщина с жёсткими чертами лица и сжатыми губами наклоняется над колыбелью и неодобрительно смотрит на троих младенцев. Они красивы, да, но потенциально опасны. С другой стороны колыбели её сестра Ксена закатывает глаза.
— Так не смотрит любящая тётя, впервые увидевшая своих племянников.
Луксия огрызается в ответ:
— Для нежностей у них есть ты.
— Это верно, — соглашается та с улыбкой. — И что же ты им дашь?
Это хороший вопрос. Луксия долго раздумывает, зная, что мать детей внимательно наблюдает за ней с трона, едва ли не вонзая ногти в ноги от беспокойства. В итоге Луксия вздыхает.
— Что-то, что, возможно, не закрепится в них всех.
Она наклоняется и поднимает что-то с подошвы своих ботинок. Она растягивает это между пальцами, придавая форму тени, и делит на три части.
Ксена открывает рот.
— Что…
И тут Луксия роняет три облачка тьмы на младенцев. Двое из них чихают и начинают плакать, что привлекает внимание их матери. Третий же лишь шевелит носиком один, два, три раза и затем издаёт довольное гуление.