Я продолжала смотреть на Гвен, чтобы не потерять её из виду. В груди тревожно билось сердце. Как его успокоить? Я приложила усилия, чтобы мой голос звучал твёрдо и ровно:
— Если это такой важный секрет, не стоит рассказывать его первой встречной сидхе.
Его правое бедро надавило на моё, немного приподняв мою ногу.
— Позволь напомнить, что правда сама себя показала. Кроме того, ты не просто сидха.
— Ты даже имени моего не знаешь.
— Ты сама его скажешь. А пока sliseag будет достаточно.
Через пару секунд он снова опёрся на стремена, освободив меня от большей части своего веса.
И наконец, как я и ожидала, он поднял тему, которая, очевидно, ждала своего часа, как заноза, торчащая из кусочка отполированной древесины.
— Что касается случившегося…
Я опёрлась на луку седла, чтобы повернуться к нему. Даже сидя я едва доставала макушкой до его носа. Это меня не волновало. Я привыкла к своему маленькому росту, и это часто бывало полезно — незнакомцы считали меня безобидной. Для меня это было преимуществом, а не недостатком.
Я старалась не обращать внимания на чёткую линию его челюсти, его губы (немного поджатые, как будто он сдерживал гримасу) и прямой нос. Я посмотрела в его глаза и удерживала его взгляд: прямо, без моргания, убеждённо. Совсем не так, как с лепреконом.
— Здесь нечего обсуждать, — прошептала я, понизив голос, чтобы это осталось только между нами. Не из уважения к нему, а из принципа. — Мне всё равно, почему это произошло, что это значит и к чему это приведёт. В этом мире для меня важно только одно — моя сестра, девочка, которую забрала Морриган. Я верну её, а потом каждый пойдёт своим путём. Я найду способ, как избавиться от этой метки.
Вновь воздух стал густым. Он наполнился ароматом горящей древесины, и зрачки Мэддокса изменились. Не стали снова вертикальными, но как будто бы заволоклись дымкой, лёгкой тенью, намёком или даже предупреждением, которое давало понять, кто он на самом деле.
И хотя дракон продолжал смотреть на меня, не моргая (это, к моему стыду, меня сильно напрягало), он не ответил. Ни слова, ни жестом. И это нервировало меня больше всего.
— Мы совсем не знаем друг друга, — убеждала я, стараясь, чтобы мои слова звучали логично и разумно. — И, поверь мне, тебе это не интересно.
— Давай ты не будешь решать за меня, что мне интересно, а что нет.
Пока я отчаянно искала подходящий ответ, который мог бы раз и навсегда закрыть этот вопрос, мой мозг застопорился из-за усталости. Голос моей матери вернулся.
«Если появилась метка, значит, вы уже обречены».
«Мы живём одни. И если тебе хватит ума, ты не повторишь моих ошибок, рожая детей, судьба которых — влачить жалкое существование в вечном одиночестве и страхе».
Я живу с памятью о той женщине, и это похоже на постоянную борьбу внутри меня. Порой я вижу её рядом со мной, почти материальную. Она берёт меня за руку железной хваткой, от которой не так-то легко избавиться. И хотя обычно мне удаётся вырваться и продолжить жить своей жизнью, она всё равно всегда остаётся рядом со мной, осуждая всё, что я делаю или говорю. Осуждая даже за то, что я дышу.
Наид-нак ощущался как нечто подобное. Что-то, от чего нет спасения.
Я вспомнила момент, когда меня бросили в том переулке с воткнутой стрелой; когда мать умерла, и я испытала одновременно облегчение и ужас.
Когда Каэли исчезла из моего поля зрения.
Все эти ключевые моменты, ситуации, из которых я не могла сбежать и которые изменили мою жизнь, вопреки моим желаниям.
Мэддокс, озадаченный моим затянувшимся молчанием, взглянул на моё лицо. Не знаю, что он там увидел, но странный запах гари исчез.
Дракон с явным недовольством стиснул зубы и отвёл взгляд к лесу.
— Когда я сказал, что так же чертовски влип, как и ты, я не шутил. — Верхняя часть его крыльев дёрнулась, как бы подчёркивая его слова. Шипы торчали за его плечами, точно смертоносные пики. — Уверяю тебя, это определённо не входило в мои планы.
Я моргнула, сосредоточившись на настоящем. Мне не сложно было поверить в его слова. И его реакция, и реакция девушек были искренними. Он не устоял на ногах, когда его крылья появились, и я более чем уверена, что он прятал их по очень веской причине.
— Хорошо. Значит, в этом вопросе мы на одной стороне.
Он ухмыльнулся, но его глаза оставались холодными. Не глядя на меня, он кивнул.
— Не волнуйся, я не буду требовать от тебя больше, чем сам готов дать.