Именно это, по всей видимости, случилось с деревьями. Они умерли изнутри.
Как-никак, ненависть то же самое делает с людьми.
Мэддокс остановился и прищурил глаза, осматривая окрестности в поисках чего-то. Его уши двигались вперёд и назад, словно у животных, пытаясь уловить больше звуков; он даже слегка принюхался. Солнечный свет, который мы оставили позади, всё ещё пытался нас догнать, хотя безуспешно. Стоит нам продвинуться немного дальше, и мы погрузимся в этот пугающий полумрак.
— Что случилось? — тихо спросила я.
Он стоял неподвижно, всматриваясь вдаль. Несколько секунд спустя он моргнул и покачал головой.
— Чувствую, что что-то изменилось, но не могу определить, что именно.
И если до этого он шёл впереди, то теперь взмахнул рукой:
— Ты первая.
Развитый за годы в бегах инстинкт самосохранения всколыхнулся. Я нахмурилась.
— Почему?
— Здесь мне нужно всё время видеть тебя перед глазами.
— И снова: почему? Я без проблем могу следовать за тобой, да и ты сам сказал, что здесь нет ничего, что могло бы тебя удивить.
— Ты не собираешься упрощать мне жизнь, да, sliseag? — пробормотал он сквозь зубы и ещё раз взмахнул рукой, более настойчиво. — Мне придётся каждые две секунды оглядываться, проверяя, что с тобой. Мне эти волнения ни к чему, так что будь добра, иди вперёд.
Оставляя в стороне тот факт, что мне нет дела до его переживаний, полагаться на других не в моём стиле.
С другой стороны, я никогда раньше не пересекала мёртвый лес.
— Хорошо, иди за мной. — Я прошла мимо него. — Уж я точно не буду оглядываться каждые две секунды.
— То есть ты признаёшь, что не можешь не замечать моё присутствие, сколько бы ни старалась?
Я не ответила, но боюсь, это правда. Несмотря на своё крупное телосложение, он умел передвигаться бесшумно. И всё же я каждую секунду чувствовала, что он идёт позади меня, на расстоянии одного метра, и, вероятно, спокойно всё видит впереди из-за нашей разницы в росте. Его выдавал лёгкий скрип его кожаных доспехов и неестественное тепло, исходящее от него, словно под одеждой у него скрывался целый костёр. И не будь я уверена, что это невозможно, я бы поклялась, что затылком ощущаю каждый его взгляд.
Я заставила себя сосредоточиться на окружающей обстановке, чтобы не обращать внимания на это чувство. Свет стал таким туманным, таким призрачным, что казалось, будто всё окутано мрачной завесой, размывающей очертания вокруг. Ветви деревьев сгибались, как когти, над нами. Каждый пень или камень напоминал безымянную могилу.
Конечно, здесь не было ни птиц, ни белок, ни стрекоз. Не было ничего живого, кроме нас двоих. И это не самая обнадёживающая мысль.
Мы шли часами, не замечая никаких изменений в пейзаже, не слыша ничего, кроме наших шагов и дыхания; мы не останавливались даже чтобы поесть. Мы вытащили хлеб и сыр из наших сумок и жевали на ходу. По словам Мэддокса, мы должны были добраться до На-Сиог к полудню следующего дня.
— Примерно на полпути есть безопасное место, где мы можем переночевать.
— Лучше не останавливаться, так мы быстрее выберемся отсюда.
Но он категорически отказался.
— Ночью по этому лесу ходить нельзя.
— Хочешь сказать, что ночью здесь ещё хуже? — Я подняла взгляд на купол из чёрных и острых веток, упади которые, превратили бы нас в дырявый сыр. — Я даже не могу сказать, который сейчас час при таком скудном свете.
Пальцы Мэддокса слегка надавили мне на плечо, едва касаясь, чтобы отвести меня от груды камней. Только присмотревшись, я поняла, что это были не камни.
Это были кости.
— Ты узнаешь, когда наступит ночь, поверь мне, — пробормотал он. — Именно тогда звери выходят поиграть.
После этих слов я больше не стала спорить. Теперь я понимала тревожное спокойствие леса; оно напоминало мне Эйлм, когда я смотрела на него с вершины холма в глухую ночь.
Время от времени я украдкой следила за шагами дракона. Не могла иначе, я всю жизнь анализировала других. В какой-то момент почти незаметно мы начали идти бок о бок, и он перекинул копьё через плечи и шею, руки расслабленно опустились. Он больше не волочил ноги, и хотя под его глазами всё ещё оставались тёмные круги, он внимательно следил за всем вокруг, за дорогой впереди и за тем, что мы оставляли позади. И за мной.
Он чувствовал себя лучше или просто вынуждал себя держаться из-за обстоятельств?
Логично было бы предположить, что если бы с ним действительно что-то было не так, ни Абердин, ни Пвил (да и Сейдж с Гвен вряд ли бы) не позволили бы ему уйти.