Она пытается помешать, но не может. Из её рта не выходит ни единого звука.
— Твою жизнь? — Он хохочет. — Ах, да. Я сделаю это. Но не так, как ты думаешь. Ты станешь…
Я жадно глотнула воздух, вырвавшись на поверхность. Ночной воздух хлынул в мои лёгкие. Я вцепилась во что-то твёрдое, мои ногти вонзились в землю. Я была на берегу.
Сзади раздался всплеск. Я обернулась, тяжело дыша.
Пол-лица женщины выглядывало из озера, не дальше метра от меня. Я видела слабое свечение её тела под водой. То, что двигалось под ней, были не две ноги, а длинный зеленовато-голубой хвост.
Луна освещала её волосы, придавая им красноватый оттенок.
— Н-Никса? — с трудом выдавила я, всё ещё выплёвывая воду.
Даже если это и была королева манан-лир, она мне всё равно не ответила. Одарив напоследок непостижимым взглядом, она погрузилась обратно в озеро и хлестнула напоследок прекрасным хвостом. Её свечение исчезло в глубинах.
Что-то коснулось моей ноги, может, это была рыбка, но, испугавшись, я поспешила выползти прочь из озера. Убедившись, что ни одного сантиметра моего тела не осталось в воде, я рухнула навзничь, вконец измотанная, и выронила кинжал из руки. Думаю, гномьи символы навсегда отпечатались на моей ладони.
Метка буйствовала. Когда я попыталась её коснуться, меня охватило чувство, которое прежде я испытывала лишь однажды.
Отсутствие воздуха.
Тяжесть.
Тьма встрепенулась, взволнованная, но теперь уже не потому, что её, как магнитом, тянуло к подобному, а от осознания опасности, которая грозила мне.
Я перекатилась на живот и, вся дрожа, поднялась на ноги на проклятом холме Тинтагель. От места, где Теутус и Тараксис заключили брак, осталось немного, что показалось мне идеальной метафорой того, как закончилась их история любви. Гниль, порождённая гибелью Ксены, достигла этого островка, но не смогла уничтожить всё. В центре оставалась небольшая лужайка с травой и сорняками. Среди вереска, камыша и пурпурных цветков сальвинии возвышался единственный каменный пень. Он казался почти белым, отполированным, овальной формы.
И в него был вонзён меч.
Фионн говорил, что до меня никто из моего рода не подбирался так близко. Юноша, который пришёл в долину и ушёл после разговора с бессмертным, лишь должен был почувствовать притяжение клинка с берега. В тот раз я задавалась вопросом, что же привело его сюда, полного стольких сомнений.
Теперь же я знала ответ.
И, как сказала своей сестре, время бежать закончилось.
Я на мгновение огляделась: озеро, берег и то, что за ним. Шум битвы был слышен даже на таком расстоянии, вопли слуагов доносились из рощи кипарисов.
Я думала о последствиях войны, которые были видны даже спустя пятьсот лет, о страхе, заставлявшем многих сидхов идти на безумства, о сестре, у которой больше не было никого, кто делал бы ей бумажные цветы, о Фионне и его вечном одиночестве. Моё сердце дрогнуло. Решимость охватила меня.
Хромая из-за раны, оставленной келпи, я подошла к камню. Чем ближе я подходила, тем сильнее становилось притяжение. Казалось, что камень и меч идут ко мне, а не наоборот. Будто они гораздо больше жаждали нашей встречи, чем я. Вероятно, так и было, потому что они начали проникать в мои мысли. Внушая, как сильно моя рука желает схватить эту рукоять, как это будет приятно. Заманивая меня.
Я остановилась в нескольких шагах, глядя на меч.
— Я сделаю это, но останусь собой, — твёрдо заявила я. Вряд ли он меня слышал, но мне нужно было это сказать. Убедить себя, что я не собираюсь вызвать апокалипсис или превратиться в ещё одного демона Теутуса, как всегда думала моя мать. — Я знаю, кто держал тебя в последний раз, и ты не найдёшь во мне ни малейшего сходства с ним, понял?
Может быть, это было из-за моей решимости, но мне показалось, что меч… что его края слегка размылись. Будто он излучал что-то. Будто отвечал мне.
С того места, где я стояла, я видела и чувствовала только меч. Пронзительный, нескончаемый крик заглушил все остальные звуки. Как если бы металл ударял по металлу, и вибрация поднималась, поднималась, поднималась…
Я протянула руку к чёрной рукояти. На ней было два диска с концентрическими окружностями: один в середине и другой, побольше, на конце, образовывая гарду. Они были украшены полупрозрачными камнями. Двойное лезвие и простая борозда, проходящая по металлу до того места, где его закрывал камень. Без гравировок, без филиграней.
Ничто не говорило о том, что этот меч несёт в себе тяжесть множества отнятых жизней.
Когда я уже почти дотронулась до него, метка вновь ожила. Она пульсировала, наполняя меня тревогой, абсолютным ужасом и множеством, множеством вопросов. Она передавала мне эмоции.
Я засомневалась.
Коснулась её кончиками пальцев.
«Ша'ха. — Глубокий, взволнованный голос Мэддокса раздался в моей голове. — Я не вижу тебя. Гвен и Абердин сказали…»
«Я в порядке. Никто бросил меня в озеро».
«Никто? Считай, он труп, — прорычал дракон, поразив меня своей убийственной яростью в голосе. — Где ты? Я иду за тобой».
Я закрыла глаза.
«Я… должна тебе кое-что сказать».
«Можешь сказать мне об этом лично».
Нет, потому что если он будет стоять передо мной, меня раздавит стыд, я буду чувствовать себя маленькой и жалкой букашкой. За ложь. За то, что смотрела ему в глаза снова и снова, даже после того, как поняла, что наид-нак — совсем не болезнь и не проклятье. За то, что скрывала от него возможность, которую он и его народ искали веками.
Мэддокс терял терпение.
«Ты не в порядке. Скажи мне, где ты. Я помогу тебе».
«Я не сомневаюсь в этом, — произнесла я, теперь касаясь метки всеми десятью пальцами. — Ты сейчас узнаешь кое-что обо мне, и я заслуживаю всего, что последует за этим: твоего гнева, твоего разочарования, твоей обиды… Я лишь хочу, чтобы ты знал, что я приму от тебя всё. Всё, что ты мне дашь и не дашь. И если после этого ты будешь смотреть на меня так же, как и раньше, то я бы хотела, чтобы ты не останавливался и не довольствовался тем, что, как тебе кажется, я готова дать. Я хочу узнать ближе того мужчину и дракона, которыми ты являешься, и мне всё равно, кто возьмёт верх, потому что в глубине души это всегда ты… И ты чертовски великолепен».
Не знаю, возможно ли такое вообще, но я готова была поклясться, что метка впитывала энергию Мэддокса и тянулась к моим пальцам, как будто он пытался схватить их, найти меня. Я почувствовала рывок в своём сердце, переворот, и инстинктивно поняла, что Мэддокс взлетел в воздух.
«Ты не представляешь, что я с тобой сделаю за то, что ты решила сказать мне это посреди битвы, — прорычал он. — Но могу заверить, тебе это понравится».
«Ты меня не слушаешь».
«Слушаю. И сгораю от любопытства: что же, по-твоему, может оттолкнуть меня от тебя?»
Его шутливый сарказм грел душу, отгоняя липкий холод озера. Я открыла глаза. Меч оказался совсем рядом. Или это я подошла ближе?
«Я чувствую себя особенной от того, что что-то — будь то Ширр или судьба — связало меня с тобой. И этим я надеюсь начать искупление своих ошибок».
Я разорвала связь, не дав ему времени ответить.
После чего, не раздумывая ни секунды больше, я обхватила рукоять пальцами и решительно потянула.
Хаос, тьма и разруха следуют за ним. Теутус наступает и ломает. Теутус касается и иссушает. Теутус смотрит… и остаётся лишь пустота.
Я падаю сквозь небо и землю, сквозь небо и землю, всё время в зловонном тумане, пока красочная вспышка света не ослепляет меня. Прекрасная, свободная, полная надежды. Гиберния. Королевство, населённое слабыми и податливыми людьми. Королевство, где существо вроде него могло бы стать богом, а его вассалы могли бы устроить настоящий пир. Жизнь и свет угасли бы, и Гиберния стала бы похожа на место, которое Теутус и его свита оставили позади. Это его цель? Был ли когда-то Иной мир таким же плодородным, как Гиберния, пока Теутус не высосал из него кровь? Он сильнее всего во тьме, или ему для существования нужен свет?